Книга Тень Серафима - Наталья Корнева

До сих пор оборотень не давал себе отчет, как невыносимы были эти годы.

Архитектурная конструкция казалась совсем невесомой, словно вихрь, застывший в полете. Было в этом что-то завораживающее — смотреть вниз, бесконечно, до головокружения, до погружения в гипнотический транс. Под таким углом зрения белоснежная лестница с ажурными алыми перилами напоминала гербовую лилию Ледума, изысканную лилию, раскрывшуюся навстречу солнечным лучам. Не только интересно, но и очень практично: винтовые лестницы позволяли значительно экономить пространство и сооружать высокие узкие башни, которыми так славился Магистериум.

Карл зажмурил глаза: где-то глубоко в груди заныли давно не поющие струны. Оборотня охватило необычное чувство, подобное тому, когда тревожит старая рана, которая давным-давно затянулась. Или, лучше сказать, когда болит потерянная в бою конечность… Фантомные боли мучительны и их невозможно унять, поскольку болит то, что больше болеть не может.

В огромном помещении Магистериума, со всеми его длинными коридорами и высокими потолками, со всеми его просторными террасами, будто стало вдруг нечем дышать. Острое, щемящее желание вернуться в прошлое, вернуть какие-то его простые радости заставило навернуться слёзы на сухих от бессонницы глазах. Вернуть безвозвратно ушедших людей, вернуть потерянное ощущение внутренней целостности… возвратить саму атмосферу тех лет… если бы только это было возможно.

Волк сгорбился и отступил от перил, избегая опасной и в то же время манящей высоты. Покачнувшись, прижался спиной к прохладной стене, давая волю тоскливым переживаниям. Не думал он, что возвращение окажется столь болезненным, почти нестерпимым. Так долго запрещал он себе надежды и право на память, избегая безумия, и вот теперь… Безудержно, валом хлынули воспоминания, сметая на своем пути серые преграды запретов и ужас безвременья, горечь безликих лет заключения.

Незваная, это пришла ностальгия. Страшное чувство, когда вчера кажется лучше, чем сегодня или даже завтра. Когда в языке остается только прошедшее время.

…Все они когда-то учились здесь вместе: он, Мелтон и инфант Эдуард, сын лорда Ледума, названный в честь отца. Ну и, конечно же, несравненная Лидия. Всех четверых связывали странные чувства, которые для простоты можно было назвать близкой дружбой, хотя была в них изрядная примесь и ревности, и юношеского соперничества. Все они были смелы, умны и талантливы, но больше всех, конечно, блистал Мелтон.

Уже во время обучения их всесторонне одаренный друг проявлял пытливый интерес к фундаментальным наукам и вскоре после выпуска стал молодым и весьма перспективным профессором. Он получил в управление кафедру точных наук, хотя сфера исследований ученого была обширна и часто распространялась на науки естественные и даже гуманитарные. Впоследствии новаторские теоретические разработки Мелтона находили успешное применение в механике и военном деле, пусть и не сразу находились технические возможности для их воплощения в жизнь. Без преувеличения можно было сказать: профессор Мелтон — гений, намного опередивший своё время…

Взяв себя в руки, Карл глубоко вдохнул и усилием воли одолел этот отчаянный сентиментальный приступ. Распрямившись, волк нервно запустил пальцы в волосы и медленно пошел по направлению к главному приемному покою. Несомненно, за прошедшие годы он сильно изголодался по эмоциям, но это не повод, чтобы бросаться с головой в омут памяти.

Тоска по былому — опасное чувство. Это для простых смертных дорога в прошлое закрыта на ключ, а оборотням, бывает, есть куда возвращаться. Однако, увлекшись, можно остаться в обратном мире навсегда, бесплотной тенью, тревожными снами живых. Так пусть же чувство утраты будет похоже не на нытье затянувшейся раны, а на фантомные боли в отрубленной руке. Возможно, так больнее, непоправимее, но и честнее, и проще. Решительно оборотень готов принять боль, но не самообман. Правда горька, но правда избавляет от ложных надежд, излишних иллюзий и соблазнов.

Итак, он на месте. Не давая себе времени на новые сомнения и раздумья, оборотень быстро дернул кольцо дверного молотка в форме головы льва с пышной гривой. Гулкий металлический звук громом раскатился в тишине спящего здания, информируя хозяина о нежданном посетителе.

Спустя какое-то время за дверью раздались неспешные, размеренные стариковские шаги. Карл невольно задержал дыхание, сердце оборотня колотилось намного быстрее обычного.

Ключ дважды провернулся в замке.

С большим трудом узнал маг человека, открывшего ему дверь. Даже в этот поздний час тот был одет в длиннополую профессорскую мантию и, похоже, еще не завершал работы: помещение за спиной главы Магистериума было хорошо освещено старомодными масляными лампами.

Запах давно горящего масла мешался с приторным ароматом углей жаровен, делая воздух в кабинете тяжеловесным и плотным. На матовой поверхности стола посверкивали хромированные подставки для перьев и чернильницы с тушью разных цветов, в творческом беспорядке лежали груды исписанной, исчерканной и, наконец, изорванной бумаги. Густо украшавшие её графики, формулы и сложные математические выкладки привели бы в восторг знатока и в священный ужас — непосвященного.

Что и говорить, мужчина сильно изменился за прошедшие тридцать четыре года: опускавшиеся ниже плеч волосы, аккуратно схваченные в нижней трети лентой, поредели и сделались совершенно белыми; когда-то курчавые локоны разгладились и стали прямыми. Черты лица утратили былую мягкость и жизнерадостность: уголки губ резко опустились вниз, брови, казалось, никогда уже не смогут изменить своего настороженно-хмурого выражения.

Самое же угнетающее впечатление производили глаза: потухшие, потускневшие от бессонниц и, кажется, слёз, они были похожи на окна ветхого брошенного дома. Карл хорошо помнил то время, когда в этом доме еще горел живой свет, и хлебом-солью принимали добрых друзей.

Но прежний свет погас, и только ветер гуляет ныне по пыльным закоулкам души, обнажая и без того ужасающее запустение.

— А вы постарели, профессор, — просто сказал оборотень.

Глава 31, в которой решаются на откровенность

Лорд Октавиан Севир молчал, ошеломленный и до крайности раздосадованный странными словами брата.

Никто в блистательной, сияющей белизной камня Аманите не смел открыто перечить ему. Прямое неповиновение верховному лорду есть измена. Воистину, страшнее этого преступления сложно было сыскать!

Но что же делать теперь? Неужели и вправду — кликнуть ближнюю стражу, велеть арестовать Лукреция? Неминуемо последуют допросы, муторные судебные разбирательства… И сильнейшее давление, которое окажут на него тетрархи и влиятельная аристократия из подвластных им четырех домов, приведет к тому, что придется собственноручно подписать указ о смертной казни.

Спасти изменника даже лорд-защитник не сможет.

Это в Ледуме был живой бог на троне, который принимал решения единолично, в Аманите же правили строгие законы, не знающие исключений. Закон есть закон, но…