Книга Светящееся пятно. Кольцо вечности - Патриция Вентворт

Лэмб не сводил с него тяжелого и бесстрастного взгляда.

— Вы поссорились с Мэри Стоукс?

— Я с ней порвал — и точка! И не пытайтесь что-то из этого высасывать — уж если я расстался с девушкой, то точно расстался! И незачем мне красться обратно, чтобы ей шею свернуть! — рассмеялся он. — Я никогда не пойду на то, чтобы из-за какой-то женщины попасть на виселицу, а уж из-за Мэри Стоукс — тем более! Жаль мне того беднягу, что ее прикончил, надеюсь, ему это сойдет с рук, но это был не я. Больно мне надо смертный приговор наживать! А если вы думаете повесить это дело на меня, то прежде подумайте хорошенько! Джозеф Тернберри провожал ее домой около восьми часов, разве нет? Они вернулись автобусом без десяти восемь. А шею я ей не сворачивал, потому что меня там не было и быть не могло, ясно? Находился я тогда в Лентоне, в «Розе и короне», и играл там в дартс. Мы с подружкой пробыли там с восьми до десяти часов, это могут подтвердить человек пятнадцать-двадцать, если их спросите. Так что какой толк меня арестовывать?

Лэмб произнес:

— Покажите мне руки, Кэддл, обе руки. Положите их на колени!

— Слушайте, к чему вы клоните?

— Руки на колени!

— Все в игрушки играете? — пробурчал Кэддл, однако положил руки на колени.

На указательном пальце левой руки не хватало верхней фаланги.

Глава 23

Миссис Бартон очень разволновалась и к тому же разозлилась. Она бы не прослужила тридцать лет экономкой в Дипсайде, если бы не научилась держать язык за зубами и владеть собой. Со старым мистером Хатауэем ужиться было непросто. Случались настоящие трагедии, когда скончалась его жена и когда мистер Роджер, его единственный сын, погиб на охоте. Бывало всякое — такое, о чем не принято говорить вслух, но о чем, как полагала миссис Бартон, многие догадывались или знали. В деревне мало что удается скрыть. Если мистер Хатауэй опорожнял графин, после чего мог еле-еле подняться к себе в спальню, то никто и никогда ни словом, ни намеком не узнал от нее об этом пристрастии несчастного старика. Потом им попалась служанка-воровка с великолепными рекомендациями и прекрасными манерами. Если мысленно оглянуться назад, то все эти ее характеристики представлялись слишком уж радужными, чтобы быть правдой, но в то время это показалось в порядке вещей. Вот только позднее она сбежала с серебряными подсвечниками из столовой и золотой шкатулкой, которой мистер Хатауэй очень дорожил. Это был подарок его прадеду от французского дворянина, которого тот спас во время одной из революций. Но такого, как теперь, в доме никогда прежде не случалось…

Миссис Бартон густо покраснела до корней седых волос. Если бы мистер Грант не уехал рано утром в воскресенье и не ночевал дома, она не зашла бы к нему в спальню, поскольку кровать была застелена, — помогла бы Агнес и больше туда не вернулась бы. Но сегодня был понедельник, кровать оставалась застланной, и миссис Бартон не было нужды подниматься в хозяйскую спальню, если бы ей не пришло в голову сказать Агнес, чтобы та положила в постель бутылку с горячей водой. Наверное, миссис Бартон стала суетливой и нервозной, так долго прожив бок о бок с пожилым джентльменом, но погода стояла холодная и промозглая, и грелка мгновенно прогонит неприятную сырость.

Миссис Бартон покраснела еще гуще, вспомнив представшую ее взору сцену. Агнес находилась в спальне, неплотно прикрыв за собой дверь. Экономка подошла и еще чуть приоткрыла ее, чтобы лучше видеть. И что же она увидела? Она и представить подобного не могла, если бы не верила своим глазам. Агнес, наклонившись над кроватью, целовала подушку, по ее лицу текли слезы и капали на наволочку! Вот ведь стыд-то какой — плакать, рыдать и целовать подушку мистера Гранта! Миссис Бартон сама не знала, как сдержалась, но ей это удалось. Она бесшумно притворила дверь и вернулась в кухню. А когда Агнес спустилась выпить чаю, миссис Бартон заявила ей, что она уволена. Причин никаких не назвала, просто сказала, что решено сменить горничную. И вот ведь странно, как девушка просто стояла, не говоря ни слова. Просто загадочно улыбалась и глядела на экономку. И ни слова между ними, пока Агнес не повернулась к двери. Взгляд девушки снова чрезвычайно разозлил миссис Бартон, и она бросила ей вслед:

— Много ты о себе возомнила!

Следовало бы ожидать, что утром в понедельник и миссис Бартон, и Агнес могли беспокоить более серьезные вещи. Совершено двойное убийство, обнаружены тела двух молодых женщин — и в то же время Агнес рыдает над подушкой Гранта Хатауэя, а миссис Бартон не может думать ни о чем ином, кроме как об этой скандальной выходке. Дело в том, что для большинства людей важнее всего происходящее именно с ними, нежели то, что творится с другими. Сучок в своем глазу беспокоит нас настолько, что мы не видим бревна в чужом. Когда воскресным утром скотник мистера Стоукса опоздал с молоком и принес известие, что Мэри убили, а тело ее нашли в конюшне, с Агнес случилась истерика, а миссис Бартон была потрясена. Когда же в воскресенье днем в подвале под Домом лесника обнаружили второй труп, от этой новости обе женщины испытали некое волнение, ужаснувшее их не более, как если бы они прочитали об этом в газете. Что же касается Мэри Стоукс, то миссис Бартон всегда придерживалась твердого мнения, что эта молодая особа слишком уж шустра и плохо кончит. А Луиза Роджерс была просто безликой чужачкой, которую каким-то образом угораздило быть убитой в Дипинге. Однако вот скандал в доме, где она прослужила тридцать лет, являя собой образец нравственности и добродетели, — дело совсем другое. Молодых вертихвосток убивают каждый день, но постыдное поведение в доме под опекой миссис Бартон являлось настолько невообразимым, что при малейшей мысли о нем экономка испытывала сильнейшее возмущение.

Именно в таком расположении духа после обеда она спустилась в кабинет и попросила разрешения переговорить с мистером Грантом. Тот поднял голову от письма, которое писал.

— Если только у вас нечто важное, миссис Бартон. Я сильно занят.

Она стояла как скала — массивная, с безукоризненно расчесанными на прямой пробор седыми волосами, в застегнутом на все пуговицы и плавно облегающем выпуклости черном платье с белоснежным воротничком. Его украшала камея в виде женской головы со змеями вместо волос. Невероятно, что миссис Бартон носила украшение с головой медузы Горгоны, но это тем не менее было так. Объяснялось это тем, что древнегреческая мифология являла собой для миссис Бартон тайну за семью печатями, а брошь досталась ей в наследство от весьма уважаемой двоюродной бабушки. Ее собственное лицо было правильной формы, глаза — выразительными, держалась она с достоинством и обладала довольно привлекательной и импозантной наружностью.

Грант отвлекся, отложил ручку и спросил:

— В чем дело?

— Я вас не задержу, сэр. Я сочла необходимым поставить вас в известность, что дала Агнес расчет.

— Вот как? — удивился он.

Грант чувствовал на себе ее взгляд. Серые глаза миссис Бартон пристально и внимательно рассматривали его. Ему было невдомек, что ее взгляду предстало именно то, что миссис Бартон хотела увидеть, — несколько растерянное лицо с выражением легкого удивления и скуки.