Книга Избранная и беглец - Оливия Штерн

А капсула плыла и плыла дальше. В какой-то момент перед Оллином открылись высокие двери, и он оказался в небольшой светлой комнате. Все те же гладкие ковры с изображением орнаментов, людей и животных по неоштукатуренным стенам, блеклый свет, льющийся сквозь мутные стекла. Толстые деревянные балки над головой, потемневшие от времени. Оллин по привычке принюхался: пахло приятно, лавандой.

Внезапно к нему склонился криссанин.

— Господин Делайн, мы сейчас перенесем вас на кровать.

Если бы Оллин мог, пожал бы плечами. Ну на кровать так на кровать, какая разница, где лежать бревном?

Щелкнула нижняя часть крышки, к ногам склонился второй криссанин, и они вдвоем аккуратно достали его из теплого нутра медкапсулы.

— Мышечный тонус, однако, слабоват, — пробормотал один из криссан. — Но это поправимо.

И подмигнул оранжевым глазом.

Потом Оллин почувствовал, как к обнаженному телу прикасаются жесткие простыни, и аромат усилился. Это, оказывается, постельное белье пахло лавандой. Криссанин заботливо укрыл его легким покрывалом, подоткнул края, чтобы ноги не мерзли. Оллин молча наблюдал за ними, на него постепенно накатывала сонливость, как будто те мизерные движения, которые он предпринимал, осматриваясь, обессилили его вконец.

Криссане ушли, почему-то почтительно поклонившись, и плотно закрыли за собой дверь, а он снова остался один.

Тоска накатывала душными серыми волнами. Оллин совершенно не хотел думать о том, зачем его сюда притащили. Он воскресил перед мысленным взором то, как Айрис прижимает к себе мальчика. Кажется, она выглядела вполне счастливой. Впрочем, Айрис ведь больше всего на свете хотела вернуться к сыну — и вот вернулась.

Потом мелькнула мысль, что у Айрис где-то на Эрфесте остался и муж, отец ребенка. Ну и что, что бил. Кто знает, а вдруг Айрис верит в то, что коль бьет, значит, любит? Вон Артемис Делайн тоже причинял боль своим женщинам, а они все равно вились вокруг него как мухи над падалью…

Оллин поймал себя на том, что постепенно соскальзывает в дрему, и не стал сопротивляться. В конце концов, все, что ему оставалось, — ожидание.

* * *

Пробуждение было необычным и очень приятным. По телу пробегали горячие волны, кожу мелко покалывало, и создавалось ощущение, что он лежит на песчаном пляже — хотя о том, как это бывает, только в нейропрограммах и видел.

Он вздрогнул.

И внезапно понял, что вздрогнул всем телом.

Шевельнул пальцами.

Открыл глаза.

И увидел Айрис.

Она сидела на стуле напротив, протянув к нему руки, и это от ее узких ладоней расходилось тепло. Глаза Айрис были закрыты, лицо спокойно, но при этом вся она мелко подрагивала, волосы на висках потемнели от пота.

Оллину захотелось позвать ее, но он прикусил язык. Наверное, нельзя. Она — высшая, и уж кому-кому, а ему совершенно неизвестно, что именно происходит с ней сейчас.

Он пошевелился еще раз, двинул ногами, сжал-разжал кулаки. Тело слушалось идеально, как будто и не провел он неподвижно невесть сколько времени.

Но одновременно с радостью от того, что перестал быть колодой и к нему вернулась способность двигаться, в душу вгрызалась обида. Айрис уехала, не выслушала, оставила его ради того, чтобы быть высшей, а теперь лечит. Будет держать при себе как игрушку? Нет, такого он не вынесет. Сойдет с ума. Быть рядом с ней и не касаться? Или стать ручным модификантом, с которым можно поиграть и легко выбросить на помойку?

Оллин стиснул зубы до скрежета. Нет, нет и еще раз нет. Он больше никому не позволит играть с собой. Хватит, поигрались.

В этот миг Айрис открыла глаза и улыбнулась ему так, словно и не улетала на Эрфест. Как будто они проснулись вместе в одной кровати, а до этого всю ночь любили друг друга так, как это могут делать только очень близкие люди.

— Оллин, — прошептала она, — как ты?

Он растерялся. И одновременно разозлился. На себя — за то, что сходил с ума, когда она уехала, на нее — за то, что бросила его, а теперь ведет себя так, словно они и не расставались.

— Почти нормально. — Слова давались еще с трудом, но он все же нашел в себе силы их произнести. — Спасибо…

— Не благодари.

Он дернулся, когда на предплечье легла ее рука, теплая, мягкая. Первым порывом было схватить эту узкую кисть, прижаться к ней губами, перецеловать каждый пальчик… Но он сдержался. Незачем теперь.

— Оллин. — В голосе Айрис звякнула тревога. — Скажи, ты помнишь, что было раньше?

— Конечно, помню. Взрыв. Я закрыл собой официантку, перекинулся. Когда пришел в себя, дядюшка объявил, что меня надо устранить. Ну и вот. Не устранил, выходит?

Айрис всхлипнула и прикусила губу. В ее чудесных глазах, похожих на бриллианты, плескались невыплаканные слезы.

— Устранил, — хрипло произнесла она. — Тебя спас Виран Тал, потому что надеялся извлечь из этого выгоду.

— Извлек?

У него было чувство, что они говорят совсем не о том, о чем надо бы. Но почему-то о том, самом важном, не получалось. Не хватало ни храбрости, ни решимости.

— Извлек, — прошептала Айрис. — Я вылечила его сестру, а он вернул мне тебя.

— Да, — согласился Оллин, — ты же теперь высшая Эрфеста. Наверное, твои возможности ничем не ограничены.

И умолк, не зная, что говорить дальше, да и стоит ли.

Уголки рта Айрис скорбно опустились.

— Оллин, я… Прости, я сглупила. Я должна была поговорить с тобой. И та видеозапись, это ведь все Лилиан…

— Не нужно теперь, — хрипло и несколько поспешно оборвал ее он. — Наверное, быть высшей — это твое предназначение. В конце концов, Поддержку ты встретила куда раньше, чем меня.

— Но это же ничего не значит, — выдохнула Айрис.

— Это многое значит и многое объясняет. Спасибо, что вылечила. Это даст мне возможность жить дальше.

— Оллин…

Он вдруг почувствовал всю терзавшую ее боль. Почувствовал, как свою собственную. И находиться рядом было невыносимо, еще немного, и его самого расплющит в кровавую кашу. Да и к чему ворошить прошлое? Каждый сделал свой выбор. Или Айрис сделала выбор за них обоих.

И Оллин, обзывая себя в душе жалким трусом и безвольной тряпкой, сделал то, что выглядело, наверное, совершенно глупо: он позволил аватару вырваться на поверхность. Айрис отшатнулась, когда когтистые лапы царапнули стену, но вместо того, чтобы бежать, просто кинулась к нему в попытке обхватить за шею. Оллин увернулся от столь желанных объятий, дурея от ее аромата, и, оскальзываясь, бросился к двери.

— Оллин!

Нет, он больше не хотел ничего слышать. Слишком плохо, слишком больно. Слишком велика раздирающая сто сила желания прижать ее к себе и никогда не отпускать больше.