Книга Человек с большим будущим - Абир Мукерджи

— Не прошло и ста лет, — просипел Дигби.

Индиец неподвижно стоял в дверях. Дигби подошел ко мне. Вместо носа кровавое месиво, в глазах — безумие.

— Ты мне за это заплатишь, ублюдок, — прошипел он и с силой ударил рукояткой револьвера меня по голове.

Я рухнул на колени. Викрам шагнул вперед. Щелкнул затвор. Я взглянул на силуэт индийца. Викрам мне запомнился каким-то другим. Он поднял винтовку и замер. Ноги. Худые ноги.

— Давай! — приказал Дигби. — Пристрели его.

Тут увидел и он.

— Ты?!

Дигби вскинул револьвер. Но выстрелить не успел. Раздался грохот, и Дигби повалился на землю с аккуратной круглой дыркой в центре лба — совсем как красная точка, что рисуют себе индийские женщины.

— Не очень-то вы спешили, — прохрипел я.

— Да, сэр, — ответил Несокрушим. — Простите, сэр. Пришлось долго заполнять разные формы, чтобы получить винтовку. После беспорядков последних дней начальство с некоторой опаской допускает индийцев к оружию.

— Их можно понять, — согласился я. — Смотрите, что вы сотворили с беднягой Дигби.

Эпилог

Сидя в плетеном кресле в саду лорда Таггерта, я с наслаждением впитывал лучи предвечернего солнца и наблюдал, как слуга готовит две большие порции односолодового виски. Он поставил стаканы на стол, а другой слуга помог комиссару зажечь сигару. Его светлость несколько раз втянул дым, поворачивая сигару, чтобы убедиться, что она горит равномерно. Добившись желаемого результата, он едва заметно кивнул, и слуги бесшумно удалились, слившись с тенью.

— Все еще не могу поверить, — Таггерт покачал головой. — Кто угодно, но Дигби! Никогда бы не подумал, что у него хватит пороху.

Я отпил виски.

— Что будет дальше?

— Трудно сказать.

— Вы собираетесь замести все это дело под ковер?

Он затянулся. На кончике сигары разгорелся красный огонек.

— А ты что предлагаешь? Арестовать губернатора?

— Мне всегда казалось, что убийство, сговор и попытка воспрепятствовать правосудию считаются серьезными преступлениями.

Таггерт помолчал.

— Как ты думаешь, Сэм, зачем мы здесь?

Никто мне раньше не задавал подобного вопроса — наверное, потому, что я был полицейским, а задача полицейских во всем мире более или менее одинакова: ловить плохих парней. Надо полагать, даже в Индии это само собой разумеется.

— Чтобы вершить правосудие?

Таггерт рассмеялся.

— Правосудием занимаются суды, Сэм. Оставим это людям более достойным. Наше дело — поддерживать законность и правопорядок в провинции Бенгалия. Мы здесь, чтобы сохранять статус-кво. А это будет непросто, если мы попробуем арестовать человека, поставленного тут во главе.

— Получается, все было напрасно?

— Напротив, мальчик мой. Пусть мы и не можем выдвинуть обвинение, но твоими стараниями у нас теперь есть кое-что более ценное. Рычаги воздействия! Думаю, впредь губернатор будет поменьше совать нос в дела полиции и с большей готовностью следовать нашим советам. Возьмем, к примеру, твоего Сена. По моей подсказке губернатор счел возможным заменить ему смертный приговор ссылкой и тюремным заключением на Андаманских островах. Губернатор обставит это решение как проявление британского великодушия, и, возможно, оно поможет нам несколько реабилитироваться в глазах и сердцах индийцев после прискорбного происшествия в Амритсаре. А через несколько лет, когда шумиха уляжется, мы тихо вернем его в Индию. Он нам тут весьма пригодится.

Теперь была моя очередь рассмеяться:

— Он ни за что не станет на нас работать.

Таггерт ничуть не смутился.

— А это и не нужно. Если он действительно встал на путь ненасилия, то лучшее, что мы можем сделать, — это вернуть его сюда как можно скорее, и пусть он продолжает обращать к миру своих сторонников. В конце концов, с кем приятнее бороться — с вооруженными повстанцами или с горсткой сознательных несогласных? Нет, эта чепуха про ненасилие — лучшее, что случилось с нами за много лет.

— То есть Сен так и будет считаться виновным в убийстве Маколи?

Таггерт кивнул:

— Мне кажется, это разумная плата за то, чтоб остаться в живых.

— А Дигби?

— Мы его посмертно повысим в звании. За безукоризненную службу. Очень жаль, что на него напал его собственный осведомитель.

Ему бы это понравилось, подумал я. Однако, пусть и невольно, но Дигби это заслужил. Не убей он Маколи, в ночь ограбления Дарджилингский почтовый был бы набит деньгами, и вполне вероятно, что над нами бы сейчас висела угроза масштабной террористической кампании. Сейчас же такая угроза миновала — в том числе благодаря Дигби, а не только благодаря тому, что потом делал я или подразделение «Эйч». Да, кстати…

— Мне нужно в Форт-Уильям, встретиться с Доусоном.

Таггерт улыбнулся:

— Говорят, вы двое наконец подружились?

— Это некоторое преувеличение, — сказал я. — Вряд ли мне в ближайшее время стоит ожидать от него открыток к Рождеству.

Между мной и полковником установилась настороженная отчужденность. Я знал о его причастности к укрывательству по делу Маколи, а он, как я предполагал, знал о моих проблемах с опиумом. У нас был друг на друга компромат, но мы предпочитали, по крайней мере пока, придержать его. Кроме того, я оказал Доусону услугу, когда позвонил ему тем утром и рассказал о своих подозрениях. Я надеялся, что теперь он с меньшей вероятностью попытается меня убить. Но ни с кем из тайной полиции никогда и ничего нельзя знать наверняка.

Таггерт затянулся сигарой и устремил взгляд поверх лужаек. В отдалении часовой совершал обход по периметру усадьбы.

— А ты, Сэм? Ты решил, хочешь ли работать тут дальше?

Я осушил стакан. Виски был резковат на вкус. Я проглотил его как лекарство.

— Мне нужно немного подумать.

Слуга подошел без всякого знака с моей стороны и наполнил стакан.

Таггерт улыбнулся:

— Думай столько, сколько потребуется, мой мальчик.

Доусон встретил меня возле храма в центре Форт-Уильяма. Место он выбрал странное. Я решил, что теперь я в кабинете двести семь персона нон грата. Похоже, у полковника там были секреты, которые мне не следовало видеть. А может, он просто не хотел, чтобы я любезничал с мисс Брейтуэйт.

— Вам уже удалось что-нибудь из него вытащить?

Доусон попыхтел своей трубкой.

— Пока нет. Но это вопрос времени. Пока, правда, он довольно правдоподобно изображает монаха-трапписта[73].