Книга Платье от Фортуни - Розалинда Лейкер

Играли маленькие оркестры, повсюду было множество разного рода развлечений. Риккардо, который еще только учился ходить, сидел на плечах Марко. Опускать его на землю среди шумной толпы было небезопасно. К бесконечной радости Мишеля, Марко отыскал для него и Сильваны удобное место, с которого хорошо были видны жонглеры, акробаты и клоуны, а потом купил красный заводной мотоцикл, о котором Мишель давно мечтал. Для его маленькой сестренки отец подобрал очаровательную куклу, а для братика – яркий мячик. Все с огромным удовольствием полакомились мороженым, и Марко позволил Мишелю самому выбрать место обеда всего семейства. После обеда Лена забрала Риккардо домой, остальным была предоставлена полная свобода продолжить развлечения. С наступлением темноты был устроен восхитительный фейерверк.

– Какой чудесный день! – воскликнула Жюльетт с благодарностью, когда радостные и утомленные они возвращались домой. Марко держал Мишеля за руку, и она была бесконечно счастлива, что муж, наконец, внял ее просьбам и увещеваниям.

– Мы опять устроим такой приятный день, когда бронзовые лошади вернутся на фасад собора, – отозвался Марко. – Правда, Мишель?

– Да, папа! – мальчик подпрыгивал от безудержной радости.

Когда детей уложили спать, Жюльетт прошла по комнатам в поисках Марко и обнаружила его в гостиной. Он сидел откинувшись на подушки дивана и держал рюмку коньяка. Ей показалось, что муж выглядит очень усталым. Сев на табурет, Жюльетт положила руки на колени и взглянула на него с улыбкой.

– Дети заснули с новыми игрушками. Они так безумно счастливы. У них был радостный день.

– Мне он тоже понравился. Налей себе коньяку, Жюльетт, и мне тоже.

– Хорошо, – обычно Жюльетт не пила ничего, кроме красного вина, но у нее вдруг возникло впечатление, что Марко хочет, чтобы жена осталась с ним в гостиной. Графин и еще одна рюмка стояли на маленьком столике, а за вином нужно было идти в другую комнату. Жюльетт взяла рюмку из рук Марко и наклонилась, чтобы поцеловать мужа. Она вздрогнула, почувствовав, насколько горяч его лоб. Прикоснувшись к нему рукой, она с тревогой воскликнула:

– Ты нездоров! У тебя жар!

– Да, что-то меня знобит.

– Ну, конечно, ты, наверное, простудился, не удивительно, что выглядишь таким усталым. Не пей коньяк. Ложись в постель, я принесу тебе чай с лимоном и медом.

Марко без возражений повиновался. Жюльетт вошла на кухню, ее охватил жуткий, леденящий душу страх. Хотя количество заболеваний «испанкой» за последнее время сократилось до минимальной цифры – два-три случая в неделю, у Марко были типичные симптомы гриппа.

Ночью пришлось вызвать врача. Страшный жар и лихорадка с каждым днем все больше ослабляли Марко. Сказывалось время, проведенное в лагере и окопах. Когда-то богатырское здоровье было подорвано и не могло сопротивляться болезни. Марко стал последней жертвой «испанки» в Венеции. Мишель был безутешен у гроба отца.

– Но почему это случилось? Папа только начинал снова любить меня!

Жюльетт думала о том, что дала Мишелю отца только для того, чтобы мальчик так скоро его потерял. Она переживала происшедшее очень глубоко и тяжело. В отличие от любви к Николаю, которая была пронизана страстью, вспыхнувшей с первой встречи, чувства к Марко возникли из искренней, чисто женской благодарности за бескорыстную, самоотверженную любовь, за поддержку в самые трудные минуты ее жизни. Каждый из мужчин занимал особое место в ее сердце и памяти. И Николай, и Марко оставались главными мужчинами в ее жизни. Каждый по-своему.

Глава 26

К концу года Жюльетт вновь возвратилась к давно оставленной профессии – продавца в магазине Палаццо Орфей. Марко сдержал обещание: его смерть не стала финансовой катастрофой для семьи, и у Жюльетт не было необходимости искать работу, но мир моды продолжал притягивать, и она не могла сопротивляться. Мишель пошел в школу, а Арианна, у которой недавно родился ребенок, предложила Жюльетт приводить к ним Сильвану и Риккардо на целый день. Это устраивало всех.

В течение нескольких долгих месяцев после смерти Марко Жюльетт ощущала себя погруженной в холодный, отупляющий вакуум, но стоило возвратиться к работе, как она почувствовала, что оживает. Друзья радовались, видя, как она становится прежней Жюльетт. Она довольно скоро сняла траур, зная, что Марко одобрил бы ее желание вернуться к нормальной жизни, прежде всего, ради детей. Она часто вспоминала о муже. Воспоминания всегда были радостными и естественными беседами о прошедшем счастье, хотя она и не могла забыть крик Мишеля при известии о смерти отца. Крик отчаяния – эта смерть заставила ребенка вновь ощутить свою отверженность. Примерно через год мальчик задумчиво спросил мать, не собирается ли она снова выйти замуж.

– Вокруг так много мужчин. И не у всех есть дети. Конечно, ты сможешь найти такого, который хочет завести семью. И папа не был бы против.

Жюльетт улыбнулась, но была почти до слез тронута тоской мальчика по отцу.

– Мишель, мне очень жаль, но я не хочу снова выходить замуж. Однажды я уже говорила, что потеряла обоих родителей примерно в твоем возрасте, поэтому понимаю тебя. Единственное, что я могу обещать, – буду делать все, что в моих силах, ради тебя, Сильваны и Риккардо.

Мальчик кивнул, подавив еще один тяжелый вздох, и обхватил мать руками за талию. Она прижала сына к себе. Когда-нибудь, когда мальчик вырастет и будет способен понять ее, Жюльетт расскажет правду, кто был его настоящий отец. Возможно, он даже вспомнит тот день, когда с причала махал рукой мужчине на пароходе. Жюльетт по себе знала, из какого отдаленного прошлого могут всплывать воспоминания. Она помнила кое-что, что случилось, когда ей было всего два года. И если его внешность не изменится, она сможет сказать сыну, как он похож на Николая Карсавина.

* * *

В 1920 году Фортуни открыл отделение фирмы с магазином одежды и тканей в Париже, неподалеку от здания, в котором когда-то располагалось ателье Ландель на улице Пьер Каррон, там, где Николай впервые встретил Жюльетт. Совпадение показалось неслучайным, Жюльетт ожидала, что Фортуни в мгновение ока покорит Париж. Ведь рост числа заказов на туалеты с маркой его ателье был поистине феноменальным.

До войны Фортуни даже отдаленно не мог соперничать с популярностью парижских ателье haute couture. Его продукция, в том числе и ткани, могли нравиться только тем, кто был способен подняться над банальными вкусами толпы. И вот, вскоре после окончания войны, словно какой-то таинственный мировой заговор заставил женщин многих стран обратить взор в сторону Палаццо Орфей. Возможно, те из них, кто приобрел туалеты в Венеции в предвоенные годы, расхваливали их повсюду, заявляя, что эти платья существуют вне времени и вне моды, капризы которой совершенно не властны над ними. Их с одинаковым блеском можно было носить и в 1913 и в 1920 году. Более того, в послевоенные годы платья казались еще более модными, более привлекательными. Другие, вероятно, вспоминали грациозные линии одежд, увиденных на знакомых или на демонстрациях мод, или в модных журналах. Это заставило мечтать, что когда-нибудь настанет день, и они наденут чудесные испано-венецианские туалеты.