Книга Изгои - Эльмира Нетесова

Яшка несколько раз видел охранников, карауливших его «в мешке». Они его не узнавали. Сводить с ними счеты он не хотел. Подневольные служаки не могли отвечать за чужую подлость. Но все же через год кто-то достал и их: подожгли милицию, предварительно подперев снаружи все двери. Деревянное здание, облитое бензином со всех сторон, среди бела дня сгорело за час. Пожарные опоздали. Спастись никто не смог. Все окна первого и второго этажей были зарешечены. С третьего никто не осмелился прыгать. Да и куда? Все здание в секунды было охвачено огнем. Яшка так и не узнал, кто это сделал.

Он вскоре вынужденно уехал, потому что в город пригнали военных, ментов из других мест. Те ставили на уши всех, трясли горожан, искали виновников пожара, а Яшке не хотелось попадать под горячую руку вновь.

Три раза после этого ловил его угрозыск. Трижды отправлялся на Севера по приговорам и узнал Колыму лучше, чем город, в каком родился. Ни разу не отбыв свой срок, бежал из зоны. Больше половины жизни был в бегах, скрывался от милиции, угрозысков. Он никогда не имел своего угла, постоянной крыши над головой. Все было временным, мимолетным, несерьезным, даже встречи с бабами. Сколько их перебывало у него, со счету сбился. Помнил лишь первую и последнюю.

Первая запомнилась особо. Ей было тогда шестнадцать лет, ему — семнадцать. Ее выгнала из дома нужда. И она впервые появилась на панели, не зная, не умея вести себя, как надо, она краснела. Кенты закружили вокруг нее плутами. Смотрели бесстыдно на грудь. Потом и лапать стали. Яшка отнял ее у всех и увез в гостиничный номер на всю ночь. Утром дал денег. Много. Она была счастлива. Он понравился ей. Ведь не зря сказала, уходя, что хочет встретиться с ним еще. Даже без денег. Яшка не поверил, но эти слова помнил всегда.

Первая… Она была девственницей. Не пила и не курила. Ее еще не коснулась панель, не испортили липкие, похотливые руки. Яшка мог тогда уберечь и ее, и себя, если б подумал и остановился во время. Но он не поверил не только ей, а и себе.

Потом были другие: молодые и совсем юные, развязные и сдержанные, крашеные и пьяные, нахальные и ласковые, смелые и чувственные, — каждая помнилась по-своему. Ни лицом, ни по имени их в голове не удержишь столько. Другое в память врезалось…

Уходили фартовые от ментовской погони через городской сад. А в нем, ну как назло, все насквозь просвечивалось. Глубокая осень стояла — не самое удачное время. Никуда не спрятаться, не свернуть. И вдруг, вот счастье, увидел на скамейке одну из тех, с какой провел однажды бурную ночь. Улыбнулся ей, она подскочила, обвила руками шею, увела в глухую аллею. Милиция даже не подумала нагонять, знала, воры находят себе подружек лишь в притонах и никогда в горсаду,

А Яшка шел в обнимку с девкой. На все лицо улыбка. Еще бы! Сбил погоню с толку, избежал новой беды.

Яш! А какую бабу ты любил? Иль не довелось? Хоть какая-нибудь жила занозой в сердце? — спросила одноглазая Лидка человека, решив растормошить его, вернуть из воспоминаний.

А зачем баб любить сердцем? Разве вам это надо? — рассмеялся хрипло.

Ну да! Раньше мужиков за что любили? За серебро — на голове, золото — в карманах и сталь — в штанах. Теперь же у вашего брата — ветер в голове, пыль — в карманах, оболочка от сосиски — в штанах. Конечно, с такими про любовь никто не станет трепаться. Раньше были мужики! Насиловать умели! Теперь бабы лишь мечтают о таком! За то, чтобы с мужиком переспать, деньги платят! Вот уж не думала, что до такого срама доживем. Нынче девка просит парня: «Ну, скажи, что любишь!», а он ей в ответ: «Как отбашляешь?». Тьфу! Етит твою мать! Да после того, скажи, кто с нас счастливей: я иль нынешние сикухи? Я в свое время столько признаний слышала, волос не хватит…

Где? — рассмеялся Яшка и сказал: — Кто знает, какое время лучше, их иль наше? Ты про мою любовь спросила, была она иль нет? Спроси, кого не обожгла, кто ее минул? Спроси хоть Кузьмича, разве обошло? Да без нее, едрена мать, мужик не мужик! А и меня проняло. Приглянулась одна, вся такая пухленькая, все кругом торчком. Аж дух захватывало. Мимо нее равнодушно не пройти, обязательно зацепишься. Ну, вот так то я и прикипелся к ней в кабаке. Пригласил на танец, прижал к себе. Поначалу за талию, потом ниже лапать стал. Она меня оттолкнуть хотела, я не отлепился. Она уйти вздумала, я удержал. Предложил погулять. Отказалась. Обидно стало, решил узнать, где и с кем канает? Оказалось, в общаге. Я и зачастил. Поначалу гнала взашей, говорила, что видеть меня не хочет. Потом притерпелась, я ее к себе приручил, как кошку к салу. То конфеты и цветы, то духи и пирожные приволоку. А самого зло на себя берет. Ну, чего кружусь возле нее как муха над кучей? Ее соседки по комнате давно со мной на все были готовы, а эта не уступает. Ну, приволок шампанского на Новый год — целую сумку, заквасили, она и говорит: «Скажи, что любишь меня!». А у меня язык не поворачивается. Законом фартовым такое запрещалось. Она ждет. Я же молчу! А

после пятого бокала осенило, ответил, мол, если б не была нужна, не приходил бы к ней! Но самое обидное, что ведь так она меня и не полюбила!

Не уломал ее? — удивился Кузьмич.

Я не о том! Постель — не главное, но в ней, коль без любви, тепла не жди. По-разному отдаются бабы, но лучше всего, когда нас хотят не только телом, а и слиться воедино. Я слышал о таком от кентов, но самому не повезло. Не все купишь за деньги.

Эх, Яшка! Выходит, зря время тратил?

Не совсем зря, но без огня! Не то, что у тебя! Вон как ты любила, аж без глаза оставили, чтоб помнила!

И не говори, Яша! Крутой попался. За трипер чуть не убил. Окалечил, гад! — сокрушалась Лидка.

Яш! А как вы бабу начальника милиции увели? Это ж твои отмочили? — спросил Кузьмич.

То ему, козлу, за все пакости разом отмочили. Он нас совсем загнал, дышать не давал. Хотели самого урыть. И могли бы! Запросто, но кенты подумали и решили иначе. Раз старый козел все время на работе — жена одна дома, а она у него третья по счету. Ровесница его старшей дочки. Разве такую мог приласкать старый геморрой? Ну и позвонил ей один из кентов: на рожу Ален Делон — мелочь, наш словно с рекламной открытки выскочил. Ну, первый раз отказалась от встречи. Он вторично звонит, засыпал бабу своими Любовями. Мы, слушая, поверили, чуть не оттрамбовали его за это. Она, слышим, тоже потеплела через неделю. Встретились. Еще через три дня главный мент рогатым стал. Потом и вовсе увез наш бабу на целый месяц на море. Лягавый чуть в петлю не влез от позора. Выкинули его из мусориловки навсегда за то, что не умел рубить дерево по себе! — рассмеялся Яшка.

Ну и крутые вы, черти! — качал головой Кузьмич, хохотнув над проделкой фартовых

А баба та, где теперь дышит? — спросила Лидка не без страха за незнакомую женщину.

За нового русского замуж отдали! Пархатый змей! Он ее враз на Канары уволок, чтоб скорее нашего кента забыла! Сюда в Россию уже не вернет. У него в Германии свой дом, наваристый бизнес. Так что мамзель не в накладе!

Чего ж себе бабу не завел? Вам нынче все дозволено. Даже детву иметь можете! — полюбопытствовал Кузьмич.