Книга Не буди дьявола - Джон Вердон

Брюстер умолк и уставился на Ким. На лице его был написан восторг.

– Ага! – вскричал он. – Я вижу по глазам!

– Что видите?

– Большой вопрос.

– Какой вопрос?

– Им все задаются: а вдруг Джими Брюстер и есть Добрый Пастырь?

– Как я уже сказала, мне такое никогда не приходило в голову.

– А теперь пришло. Не врите. Вы думаете, откуда такая ненависть. Может, с такой ненавистью он и прикончил шестерых говнюков?

– Вы сказали, что у вас есть алиби. Раз у вас алиби…

Он перебил ее.

– Вы верите, что некоторые люди физически могут быть в одном месте, а духом – в другом?

– Я… я вас не совсем понимаю.

– Говорят, индийских йогов видели в двух местах одновременно. Возможно, время и пространство устроены не так, как мы думаем. Я словно бы здесь, а одновременно – где-то еще.

– Простите, Джими, я не…

– Каждую ночь в своем воображении я езжу по темным дорогам, высматривая гениальных врачей – любителей лекарств, бездушных говнюков – нахожу блестящую тачку и целюсь им между виском и ухом. Потом спускаю курок. Вспышка света с небес – белого света истины и смерти – и полбашки снесено на хер.

Теперь он барабанил по столу оживленнее и громче.

Камера взяла его лицо крупным планом. Он безумным взглядом смотрел на Ким, закусив губу, словно бы ожидая ее реакции. Камера опять показала их обоих.

Вместо ответа Ким сделала глубокий вдох и сменила тему.

– Вы учились в колледже?

Он разочарованно отпрянул:

– Да.

– Где?

– В Дартмуте.

– Какая у вас была специализация?

То ли рот его дернулся, то ли он улыбнулся:

– Основы медицины.

– Как странно.

– Почему?

– После всего, что вы сказали про своего отца, я не ожидала, что вы последуете по его стопам.

– Я и не последовал. – На этот раз рот дернулся в улыбке, хоть и недружелюбной. – Я бросил колледж за месяц до выпуска.

Ким нахмурилась.

– Просто чтобы его расстроить?

– Чтобы проверить, знает ли он о моем существовании.

– Он знал?

– Не особо. Сказал, что глупо было бросать. Как сказал бы, что глупо не закрывать окно машины в дождь. Даже не рассердился. Ему не было до меня дела, зачем сердиться. Он всегда был чертовски спокоен. Видели бы вы, как чертовски спокоен он был на маминых похоронах.

– Вы так и не окончили колледж, потратив на обучение много его денег. Это его тоже не заботило?

– Он по пять дней в неделю проводил в операционной, по восемь часов в день. Этот сукин сын мог за две недели заработать мне на четыре года в Дартмуте. Моя комната, питание и обучение были для него гребаной пылинкой. Как и моя мама. Как и я сам. Тачки заботили его больше, чем мы.

Ким молчала. Она скрестила пальцы в замок и поднесла их к губам, словно борясь с каким-то сильным чувством. Молчание затягивалось. Наконец она откашлялась.

– Как вы живете?

Он издал резкий смешок:

– А как все живут?

– Я имела в виду, чем вы зарабатываете на жизнь?

– Вы сейчас иронизируете?

– Я вас не понимаю.

– Вы думаете, я живу на деньги, которые он мне оставил. Вы думаете, что те деньги, которые я якобы ненавижу, меня кормят. Вы думаете: “Какой мерзкий лицемер!” Вы думаете, я такой же, как он, и на самом деле мне нужно только бабло.

– Я ничего такого не думаю. Я просто спросила.

Он издал еще один резкий смешок.

– Репортер – и просто спросила? Это как черт с добрым сердцем. Или как хирург с душой. Да. Конечно. Просто спросила.

– Думайте, что хотите, Джими. Вы можете мне ответить?

– Ага. Теперь я вижу, что вам надо. Вам надо знать, как мы все устроились. В плане наследства. Сколько мы получили? Вам ведь этого надо?

– Мне нужно все, что вы захотите мне сказать.

– То есть что я захочу сказать вам про деньги. Ведь именно это интересует ваших гребаных телезрителей. Финансовая порнография. Хорошо. Отлично. Поговорим о бабках. Жестче всех попал бухгалтер: все досталось его сестрице, у нее ж детки ненормальные. Еще был горе-пекарь – этот унаследовал мамочкины долги. Няшка жена юриста неплохо устроилась: ей досталась пара-тройка миллионов, так как у мужа было до хренищи разных страховок. Таким вот дерьмом они и делились на своей группе поддержки. Вам это дерьмо и нужно?

– Мне нужно все, что вы захотите мне сказать.

– Ах, ну да. Отлично. Ларри Стерну досталась от папаши-дантиста фабрика красоты, которая, я уверен, приносит миллионы. Роберта, жуткая тетка с жуткими псами, получила многомиллионный сортирный бизнес папаши-потаскуна. Ну и я, конечно. Когда мой загребущий папаша схлопотал пулю, у него был брокерский счет в “Фиделити-инвестментс” на двенадцать лямов с хвостиком. И если вашим телезрителям-правдолюбам нужны последние новости, теперь этот счет оформлен на меня и на нем около семнадцати миллионов. Что, конечно же, порождает вопросы. “Если у сынка Брюстера такая адова туча денег, почему он живет в этой вонючей дыре?” Ответ прост. Догадаетесь сами?

– Нет, Джими, не догадаюсь.

– Догадались бы, если б подумали, но так и быть, скажу. Я сберегаю все до цента, чтобы отдать Доброму Пастырю, если его когда-нибудь поймают.

– Вы хотите отдать деньги вашего отца его убийце?

– Каждый гребаный цент. Неплохой бюджет на адвокатов, правда?

Глава 38

Душитель из Уайт-Маунтин

Видео продолжалось еще десять или пятнадцать минут, но ничего столь же впечатляющего, как слова о судьбе наследства доктора Джеймса Брюстера, сказано не было. Они вкратце обсудили нынешний источник дохода Джими – небольшую фирму, занимающуюся веб-дизайном и электронным консалтингом, – затем интервью постепенно сошло на нет. В конце Ким с серьезным выражением лица попрощалась с Джими и пообещала, что скоро снова с ним свяжется.

– Боже, – произнес Гурни, выключив компьютер и откинувшись в кресле.

Мадлен вздохнула.

– Такое сильное чувство вины.

Гурни с удивлением посмотрел на нее.

– Вины?

– Он ненавидел своего отца, вероятно, желал ему смерти. Возможно, желал даже, чтобы его убили. А потом его и правда убили. И от этого никуда не деться.

– Даже если он тут ни при чем… – Гурни размышлял вслух.

– Но он при чем. Его мечты стали явью, и никуда не деться от того, что это были его мечты. Он получил то, что хотел.