Книга Аргентина. Лейхтвейс - Андрей Валентинов

Дикобраз закрыл глаза, пытаясь справиться с болью. Выдохнул резко, заставил себя улыбнуться, поднял вверх руки, развел пошире.

– А я, представь себе, справился. Уже и не верил, пилку угробил, но, как говорится, терпение и труд все перетрут.

– Тогда уходи! Прямо сейчас, не жди утра. Со смертью все мы встретимся, но пусть тебя она подождет! Уходи!..

Свет в подземелье начал меркнуть, день на исходе, черные тени загустели, обступая со всех сторон. Скоро сомкнутся, плеснут до самого свода. И ни фонаря, ни самой обычной спички…

Князь поглядел на дверь, через которую его привели. С ней ничего не вышло – прочное дерево, врезной замок. Были бы в запасе еще несколько дней…

– Уходи, Сандро! – голос жены теперь звучал глухо, еле слышно. – Тебе и так очень повезло. Не испытывай больше судьбу. Уходи, сейчас же!

Он подтянул к себе корзину, взвесил в руке. Пустая… Но и бросать не след, матрас с собой не возьмешь, а вот одеяло можно. И бутылку – воды набрать.

Возле утонувшего во тьме прохода задержался на минуту. Оглянувшись в сторону невидимого в темноте Костяного креста, коротко кивнул. Вернусь, обещаю! Поглядел на белое пятнышко под световым окном, послушал несмолкаемый шум воды.

– Удачи тебе, Сандро! – прошелестел голос Беттины. – Мы еще встретимся, только не спеши. Я тоже подожду.

Князь улыбнулся. Может и так, в нашем мире – много миров. Где-нибудь, когда-нибудь…

Махнул рукой – и шагнул в черную ночь.

* * *

Пройти лабиринт не так и сложно, если знаешь правила, что сформулировали два француза – Тремо и Люка. Нужен кусочек мела. Первый крест рисуем у входа, второй – там же, если впереди окажется тупик. Идти следует туда, где крестов пока еще нет. Вернулся – снова крест, и шагай дальше. Если лабиринт не слишком велик, выйдешь быстро. С катушкой ниток (привет Ариадне!) – еще быстрее, только следи, чтобы нить поверх нити не легла.

А если темно? Если не только нитку, собственные пальцы не разглядеть?

И тогда можно, вот только идти придется долго, пока со всеми углами и закоулками не поздороваешься. Главное ладонь от стены не отрывать, правую, левую – разницы нет. Оторвешь, забудешь вдоль какой стены шел – пропал.

Князь выбрал правую сторону. В левой руке нес корзину, в которой поверх одеяла лежал подобранный в подземелье камень. Оружие не слишком надежное, но пещерным людям, неандертальцам с кроманьонцами, иногда помогало. Шел неспешно, вслушиваясь в темноту после каждого шага. Шум воды за стеной быстро стих, и мир исчез, свернувшись в маленький кусочек камня под ладонью. Очень долго ничего не менялось, коридор вел прямо, стена была влажной, а кое-где и мокрой. Сверху то и дело падали тяжелые капли, одна угодила прямо в нос. Значит, он все еще внизу, в горных глубинах.

Время остановилось. Вначале Дикобраз считал шаги, но после тысячи бросил. Дважды останавливался, отдыхал, прислонившись спиной к стене-Ариадне, шел дальше. Уже подумывал, что пора и в третий раз сделать привал, когда нога внезапно уткнулась в камень.

Он замер и, не отрывая ладони от стены, поставил корзину возле ноги. Протянул вперед левую руку… Тупик? Нет, пустота.

Присел, сделал вторую попытку. Пальцы коснулись камня. Ступенька! Выше нее – вторая, затем третья…

5

Цапля пыталась что-то возразить, но он резко дернул рукой.

– Не потеряешься. Найду!

Отцепил шнур, смотал, прикрепил к поясу. Затем, взяв партнера за плечо, подтянул поближе. Хотел щелкнуть по носу, чтоб меньше спорила, но в последний миг сдержался. Простим на первый раз.

Ночное небо затянули тучи, ни звездочки, ни огонька. Внизу тоже темно, лишь прямо под ногами – неяркое желтое пятно.

– Сигнальный фонарь где?

– Н-на лбу, – неуверенно проговорила девушка. – То есть на шлеме. Мне… Что мне делать?

Лейхтвейс улыбнулся:

– Стихи пиши. Только не про Сталина, я о нем сейчас думать не хочу. Фонарь сама включишь?

Дождался, пока загорится синий огонек, отлетел подальше, фиксируя взглядом. Поднял левую руку, взглянул на светящуюся стрелку компаса.

– Пошел!

И заскользил вниз, целясь на желтые отблески. Пальцы в перчатке-гироскопе не сжаты, сложены в суставах. Спешка ни к чему, сегодня они в разведке. Свободный полет – завтра.

«Дальняя» сталинская дача ничем не походила на кунцевскую. Там – прожекторное буйство, маскировочная сеть, охрана. Здесь – темно и тихо. С Неле они уже спускались, но не слишком низко. Главное ясно: большой дом, службы – домики, но поменьше, перед домом – аллея, треугольная, не спутать. От нее же дорога, вероятно, к невидимым во тьме воротам, а вокруг – лес. Бывшее имение графа Орлова, если верить справке.

Где-то на восьмистах метрах он разжал ладонь, снижая скорость. Остановился, нащупал прикрепленный к поясу бинокль. Прежде чем падать вниз, следовало еще раз все взвесить. Что может быть у охраны? «Соколы» не здесь, они наверняка там, где сейчас Сталин. Даже если у русских не два «прибора», а три или четыре, пустую дачу охранять не станут. Прожекторов нет, маскировочную сеть они с Неле не заметили. Прожектор, но инфракрасный? Едва ли, один или даже два мало что дадут, небо слишком велико. Итак, просто дом, просто лес. Охранники если и смотрят, то конечно же не вверх. По крайней мере, так хочется думать.

Лейхтвейс оторвал бинокль от глаз. Это сейчас внизу тихо. Завтра и прожектора включат, и «соколов» позовут. Наверняка один будет над сталинским «Паккардом», второй же станет страховать крыльцо – не высоко и не низко, метрах в двухстах от земли.

А что там на земле?

Гироскоп – до упора. Цель – середина желтого треугольника. Если у Сталина – «соколы», значит он – Буревестник.

…Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает[25].

Падаем!..

* * *

Синий огонек он нашел очень быстро, даже сам удивился. Подлетел ближе, рукой махнул.

– Пусть сильнее грянет буря!..

– Коньешно, – донеслось сквозь тьму. – Глюпый пингвин робко прьячет тело жирное… Я замьерзла.

Он, разгоряченный и веселый, только рассмеялся. Этим цаплям недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает!

– Все увидел, ничего сложного. Упаду на сотню метров, пролечу над крыльцом и сразу вверх. Даже если двое в воздухе будут, не остановят.

Неле взглянула странно.

– Знаешь, не люблю таких, как ты.

Уже по-немецки, негромко и зло. Подумала и добавила: