Книга История франков - Григорий Турский

29. О том, как убили Эберульфа

30. О посольстве Гундовальда

31. О мощах святого мученика Сергия

32. О том, как Гундовальд направил послов во второй раз

33. О том, как Хильдеберт посетил своего дядю Гунтрамна

34. О том, как Гундовальд направился в Коменж

35. О том, как разграбили церковь Святого Мученика Винценция в Ажене

36. О том, как Гундовальд вел переговоры с осажденными

37. Об оскорблении, нанесенном городу Коменжу

38. О том, как убили Гундовальда

39. О том, как убили Муммола и епископа Сагиттария

40. О сокровищах Муммола

41. О гиганте

42. О чуде, совершенном святым Мартином

43. О Дезидерии и Ваддоне

44. О чародейке

45. О голоде, случившемся в этот год

46. Об убийстве Христофора

47. О гражданских распрях, возникших среди жителей Тура

1. Хотя я всячески стремился последовательно продолжать мою историю, начиная с того места, до которого добрался в предыдущих книгах, испытываемое мной чувство благоговения перед святым Сальвием заставляет меня прежде поведать о нем. Все знают о том, что он умер в этом году.[170]

Сальвий любил рассказывать о том, что и во время его долгой жизни мирянином, когда он был занят земными делами, он ни разу не поддался искусу плотских желаний, нередко овладевавших умами молодых людей.

Когда, наконец, Святой Дух нашел путь к его сердцу, Сальвий прекратил борьбу с мирскими искушениями, оставил мирскую жизнь и поступил в монастырь. Как все, кто посвятил себя всемогущему Господу, он понял, что лучше служить Господу в бедности и поклоняться Ему, чем стремиться к богатству этого преходящего мира. Он провел в монастыре долгие годы, изнуряя себя соблюдением обетов и установлений Отцов Церкви.

Когда наконец пришло время умереть их тогдашнему аббату, Сальвий, достигший полной физической и интеллектуальной силы, исполнил свой долг пастыря, приняв на себя заботу о братстве. Обретя такую возможность, он должен был как можно больше общаться с братьями, пытаясь установить дисциплину между ними. На самом же деле он еще больше отдалился от них.

Тогда он выбрал себе самую отдаленную келью, хотя, как он часто рассказывал, в своей прежней келье он настолько ослаб в результате постоянных постов, что кожа на его теле сходила девять или более раз. После избрания аббатом он продолжал жить так же скромно, как и раньше, посвящая все свое время чтению и молитвам. Он считал, что лучше ничем не выделяться среди своих монахов, чем появляться на публике, как того требовал долг аббата.

Придя к такому выводу, он простился с монахами и получил от них последнее приветствие. Он стал затворником, оставшись наедине в келье, он подвергал себя еще большему воздержанию, чем прежде. Одновременно он стал заботиться, чтобы сохранять законы христианского благочестия, молясь за всех тех, кто приходил поклониться в монастырь, и необычайно радушно одаривал их жертвенным хлебом. Шло время, и те, кто приходили к нему, покидали монастырь излеченными.

Однажды, когда больной лихорадкой Сальвий лежал на своей кровати, задыхаясь и изнемогая от высокой температуры, его келья неожиданно наполнилась ярким светом и стены как будто начали сотрясаться. Он вытянулся, распростер руки к небесам и воздал хвалу Господу, а затем испустил дух. Монахи и его собственная мать вынесли его тело из кельи, оплакивая его. Затем они переодели его в смертные одежды и поместили на погребальные носилки.

Они провели долгую ночь, оплакивая его и распевая псалмы. Когда рассвело и все приготовили для похорон, труп на носилках начал двигаться. Щеки Сальвия снова порозовели, он зашевелился, как бы просыпаясь от глубокого сна, и заговорил. «Милосердный Господь, – заявил он, – почему Ты так поступил со мной? Почему Ты объявил, что я должен вернуться в это темное место, где мы обитаем на земле? Я был бы гораздо счастливее на небесах, чем снова начинал бы свою бесполезную жизнь здесь, внизу».

Окружавшие его пришли в замешательство. Когда они попросили Сальвия прояснить случившееся чудо, он не ответил. Он поднялся с похоронных носилок, не страдая от прежней болезни. Затем в течение трех дней он не ел и не пил.

На третий день он призвал монахов, а также свою мать. «Мои славные друзья, – заявил он, – послушайте, что я должен сказать. Вы должны понять, что все, что вы видите в этом мире, не имеет совершенно никакого значения. «Суета сует», как заявлял в свое время пророк Соломон (Екк., 1: 2). «Блажен тот, кто может так вести себя во время земного существования, чтобы сподобиться видеть Господа в Его славе на небесах».

Произнеся все это, Сальвий стал размышлять над тем, следует ли ему пояснить сказанное или стоит оставить все как есть. Пока он раздумывал и молчал, монахи стали умолять его рассказать им, что он увидел. «Когда моя келья сотрясалась четыре дня назад, – продолжил свой рассказ Сальвий, – и вы видели меня лежащим замертво, меня подняли два ангела и стали уносить меня в самую небесную высь, так что я перестал чувствовать под ногами нашу жалкую землю, ощущая только солнце и луну, облака и звезды.

Потом меня провели через ворота, затмевавшие своим сиянием наше солнце. Через них меня ввели в здание, где пол сиял золотым и серебряным светом. Он был таков, что я даже не могу описать его вам, само чувство шири не поддается никакому описанию. Место это заполняла толпа людей, они не были ни мужчинами, ни женщинами, представляли собой просто множество, вытянувшееся необычайно широко, в том и ином направлении, так что нельзя было и увидеть, где оно заканчивалось.

Ангелы проложили мне путь через толпу людей, стоявших передо мной, так что мы смогли подойти к месту, где нам стало очевидно, что нам предстоит еще долгий путь. Над ним висело облако, еще более яркое, чем падавший остальной свет, хотя не было видно ни солнца, ни луны, ни звезд.

Из облака раздался голос, подобный голосу множества рек[171]. Меня, грешного, приветствовали с большим почтением несколько существ, одни были одеты в одежды священника, другие в повседневную одежду. Охранявшие меня заметили, что это были мученики и исповедники, которых мы почитали на земле и которым молились с особой преданностью.

Когда же я стоял на том месте, где мне велели, меня обдул запах такой сладости, что, вобрав его деликатную сущность, я до сих пор не ощущаю потребности ни в еде, ни в питье. Затем я вновь услышал голос, говоривший: «Пусть этот человек вернется обратно в мир, ибо наши церкви нуждаются в нем».

Я слышал голос, но не видел того, кто говорит. Тогда я распростерся ниц на земле и заплакал. «Горе мне! Горе мне, Господи, – говорил я. – Почему Ты показал мне это лишь для того, чтобы вновь отобрать от меня? Ты отринул меня сегодня от Твоего лика и возвращаешь меня снова к земному существованию, не имеющему ни сущности, ни власти, как будто я навсегда должен расстаться с высшим. Я молю Тебя, Господи, не лишать меня Твоей милости. Позволь мне здесь остаться, если я вернусь на землю, я погибну». Говоривший со мной голос ответил: «Иди с миром (1 Цар., 1: 17). Я буду следить за тобой до тех пор, пока не верну тебя обратно в это место»[172]. Потом мои сопровождающие оставили меня, и я вернулся обратно через врата, в которые вошел, стеная и плача».