Книга Майский сон о счастье - Эдуард Русаков

– А как насчет клопов?

– Боже упаси! – вспыхнула румянцем. – Никто не жаловался. Может, еще чего-нибудь пожелаете?

– Мне бы теплой воды, умыться с дороги. И чернильницу, если можно… хочу пару писем написать.

– Да, конечно… Сейчас принесу.

Взяла кувшин, подняла на меня свои светло-серые, и улыбнулась так просто, так ясно, так жутко проникновенно, словно она все-все-все про меня заранее знала, словно видела меня насквозь.

Вышла и вскоре вернулась с кувшином, наполненным теплой водой, поставила рядом с умывальником, подала чистое полотенце.

– Вот, извольте. Если еще что понадобится, не стесняйтесь.

– Да я вас особенно не обременю, – говорю, не в силах оторваться от ее улыбающегося лица. – Уже завтра утром мы едем дальше.

– Может, чаю хотите? Могу принести…

– Нет, спасибо, голубушка. Мы с товарищами договорились перекусить на станции, это рядом. Я там и экипаж свой оставил.

– Что ж, не буду мешать.

Она повернулась к двери, а я краем глаза стрельнул по ее худощавой фигурке. Сзади она казалась совсем девчонкой, что на мой-то опытный вкус не такое уж и достоинство, даже наоборот… Но – какое очарование, какой звериный шарм!.. Глаза как у рыси, ямочки на щеках… Ладно, ладно, доктор, уймись. Вот что значит долгий-то пост… Правда, в Томске было одно приключеньице, но о нем и вспоминать-то противно… А ты и не вспоминай!

Взбудораженный дикой прелестью молодой хозяйки, я быстро разделся до кальсон, хорошенько умылся до пояса теплой водой и борным мылом, громко фыркая и расплескивая во все стороны мыльную пену. Потом сменил белье, надел чистую сорочку. Достал из дорожного несессера бритву, помазок, взбил мыльную пену и стал бриться, поглядывая в мутное зеркальце над умывальником. Подмигнул сам себе.

Ну что, доктор, как самочувствие? Пульс ровный, не частит? Дыхание везикулярное, хрипов нету? Как же… есть хрипы… еще какие… Правда, кашель в дороге почти не беспокоил, что даже весьма удивительно – при такой-то мерзкой погоде. Может, Бог даст – и все еще уляжется, рассосется? Как же, Бог даст… от Него дождешься… Но, быть может, от свежего воздуха проклятые бациллы умрут, оставят меня в покое – и я еще поживу на этом замечательном свете, где так много всего хорошего – прекрасных женщин, зверей и птиц, на которых можно вволю охотиться, где столько вкусной еды и чудесных напитков, столько мудрых книг и великолепной музыки (ради одного Чайковского стоит жить да жить!), столько разных стран, которые можно еще посетить, а самое, самое главное – столько рассказов и повестей и пьес… а то и романов! а почему бы и нет? почему бы мне, черт побери, не написать роман? чем я хуже какого-нибудь Боборыкина?! – еще столько всего я бы мог написать, если бы… если бы…

И тут, как назло, я закашлялся, и кашлял долго, мучительно, с ужасом замирая в ожидании – вот сейчас, вот сейчас… И точно – в очередном плевке, в тазу, я увидел кровавую мокроту – и тут же в страхе отвел взгляд наверх – и увидел в зеркальце свое лицо, вмиг покрывшееся смертельной бледностью и потным бисером… и кровь на синих губах.

Сам не помню, как оказался в постели. Так, в кальсонах и распахнутой рубахе, и завалился на пуховую перину и пышную подушку, и задремал в полуобморочной истоме.

– Господи, что это с вами?! – разбудил меня испуганный вскрик хозяйки. – Впрочем, можете не отвечать – я и так вижу…

– И что же вы видите? – попытался я улыбнуться (улыбка мертвеца). – Не бойтесь, я не умру. Во всяком случае, не сегодня. Так что, репутация вашей гостиницы не пострадает… – И я попытался встать.

– Да что вы такое говорите! – воскликнула она. – Какая репутация? И он еще шутит! Вся подушка в крови – а он шутит!

– А что мне прикажете – плакать? Или повеситься?

– Ну, не смеяться же…

– А за подушку я заплачу, честное слово!

– Да как вы… – И губы ее задрожали – вот-вот заревет. – Ну, что вы на меня так смотрите? Ничего нет смешного! Лежите, не смейте вставать! Я сейчас доктора позову – у меня есть знакомый доктор, Крутовский… очень хороший доктор! Правда, он окулист, но он очень-очень хороший доктор…

– Не извольте беспокоиться, сударыня, – перебил я ее, беря за руку и притягивая к себе, и усаживая рядом с собой, на постель. – Вот так, успокойтесь. Никаких докторов не надо. Видите ли, я сам доктор.

– Опять шутите?

– Нисколько. Вон на столе лежит моя визитная карточка… Только не спешите уходить, побудьте здесь, рядом со мной… и мне станет лучше.

– Вы смеетесь надо мной! – Слезы блеснули на ее глазах. – А я знаю, что у вас – чахотка… И этим не шутят!

– Откуда вы знаете? – заинтересовался я. – Может, вы сестра милосердия или фельдшерица?

– Нет… я нигде, кроме гимназии, не училась, – пробормотала она, опуская свои светло-серые, полные слез, глаза, – но недавно умер мой муж… он скончался от чахотки… Он вот так же, как вы, кашлял кровью… А потом… а потом… а сейчас он мне каждую ночь снится!.. – И она заплакала, прижав к лицу ладони, и даже затряслась от рыданий.

Ну, вот. Я тут сам еле жив, того и гляди окочурюсь, а еще приходится утешать эту молодую вдову. Я б, конечно, утешил ее в полную меру своих рыцарских сил, но сил-то как раз, к сожалению, в данный момент и не доставало. Хотя вообще-то, как известно, чахотка лишь обостряет чувственность, и среди нашего брата особенно много эротоманов… но я… но мне… Что ж, пришлось ограничиться мягкой нежной пальпацией вдоль ее позвоночного столба и задушевным психотерапевтическим внушением, от которого Ольга (ведь так ее, кажется, звали?) быстро растаяла, успокоилась, перестала плакать, а потом принялась за мое исцеление.

Принесла мне новую подушку (взамен окровавленной мною), заварила какой-то целебный чай с какими-то кровоостанавливающими волшебными травами, набормотала мне колдовских знахарских слов (ни словечка не разобрал!) и едва не усыпила меня своим бабьим гипнотическим воркотанием.

Но – хорошего помаленьку. Залеживаться тут я не собирался. Эка невидаль – кровь в мокроте. Было и прошло. Вот и дышится уже легко, и кашля нет, и головокружение исчезло. Значит, пора вставать. Сейчас пару писем домой напишу и – на прогулку.

– Да куда вы встаете? Зачем? – пыталась она меня удержать. – И вообще, отлежались бы пару деньков… я бы за вами тут присмотрела… Дело привычное!

– Ну уж нет, – говорю, вставая. – Если слягу – тут мне и крышка. Ничего страшного, Оленька, не случилось. Со мной такое не раз бывало. Пойду лучше, город ваш посмотрю, пока не стемнело. Да и товарищи мои меня заждались…

– ДОКТОР, ГДЕ ЖЕ ВЫ ПРОПАДАЛИ?

Мои бравые поручики были уже крепко навеселе, когда я присоединился к их застолью. Глянув в осоловевшие глаза Гуго Федоровича и фон Шмидта, я сразу принял твердое решение – на прогулку пойти без них. Да и зачем им прогулка? Им и здесь неплохо.

Выпил за компанию рюмку водки, закусил холодным расстегаем, запил слабозаваренным жидким чаем, посидел для приличия минут пять – и ретировался, сказав, что спешу на почту, дабы отправить письма родным и срочную телеграмму Суворину. Впрочем, на почту я и впрямь зашел, и письма послал, и телеграмму, и попытался даже купить свежую местную газету.