Книга Брачный сезон. Не позвать ли нам Дживса? (сборник) - Пэлем Грэнвил Вудхауз

– Слушайте! – окликнул он их. – Мне надо еще кое о чем переговорить и с вами, и с вами.

Эти слова произвели на них сильное впечатление. Всегда немного теряешься, когда ждешь человека с северо-востока, а он вдруг окликает вас с юго-запада, особенно если оклик довольно зычный и напоминает лай в собачьем питомнике в час кормежки. Билл снова проделал номер с прыжком и трясучкой, притом очень успешно, сказалась практика. Даже Дживс, хотя черты его лица сохранили обычную бесстрастность, все же встревожился, если судить по тому, что левая бровь у него чуть дернулась, как бы готовясь подняться.

– Что вы мнетесь там, как умирающий лебедь, – сказал капитан Биггар Биллу, который, надо ему отдать должное, очень похоже изображал названную птицу in articulo mortis[56]. – Со времени нашего с вами, красавчиками, разговора, – продолжал он, наливая себе виски с содовой, – я обдумал положение и нашел выход. Меня вдруг осенило. И я сказал себе: «Подвеска!»

Билл жалобно заморгал. Его сердце, только что чуть было не выскочившее изо рта, начало медленно опускаться на место, но, по-видимому, от перенесенной встряски пострадал слух. Ему почудилось, будто капитан произнес слово «подвеска», что было совершенно лишено всякого смысла.

– По… подвеска? – повторил он, недоумевая.

– Миссис Спотсворт носит на шее бриллиантовую подвеску, милорд, – заметил Дживс. – По всей видимости, джентльмен имеет в виду ее.

Это было вполне возможно, но Билл все еще ничего не понимал.

– Вы так полагаете?

– Да, милорд.

– По вашему мнению, речь идет об этом предмете, Дживс?

– Да, милорд.

– Но при чем он тут?

– На этот вопрос, как можно предположить, милорд, мы получим ответ из его дальнейших слов.

– То есть когда он скажет еще что-нибудь?

– Совершенно верно, милорд.

– Н-ну, если вы так считаете… – с сомнением проговорил Билл. – Но мне это кажется… как это говорится?

– Сугубо маловероятно, милорд?

– Да. Именно что сугубо маловероятно.

Капитан Биггар на другом конце комнаты молча злился. Теперь он окончательно потерял терпение и язвительно спросил:

– Ну что, кончили вы там лепетать, Кривой Рочестер?

– Я разве лепетал?

– Еще как лепетали. Словно эти, как их?.. Ну, словно эти штуковины, которые лепечут.

– Листья на дереве? О них иногда говорят, что они лепечут, сэр, – пришел на помощь Дживс. – А также лесные ручьи. В своем очень известном стихотворении «Ручей» покойный поэт лорд Теннисон вкладывает слова «лепечущий ручей» в уста героя Эдмунда, а затем ручеек как бы говорит сам про себя: «Я пою свою песенку с руладами и трелями на перекатах и лепечу, заглядывая в заводи».

Капитан Биггар нахмурил брови.

– Ай денг хап камоо на покойного лорда Теннисона, – раздраженно отозвался он. – А что меня интересует, так это подвеска.

Билл взглянул на него с некоторой надеждой:

– Вы собираетесь пояснить, в чем дело с этой подвеской? Пролить, так сказать, свет?

– Да, собираюсь. Она стоит около трех тысяч зеленых, и вы, – заключил он как бы между прочим, – ее украдете, Кривой Рочестер.

– Ук… украду?

– Нынешней же ночью.

Человеку, которого только что словно шмякнули тупым предметом по макушке, довольно непросто выпрямиться во весь рост и устремить на собеседника укоризненный взор, но у Билла это получилось.

– Что-о? – вскричал он, потрясенный до глубины души. – Вы, опора Империи, живой пример для подражания даякам, всерьез предлагаете мне ограбить мою гостью?

– Я ведь тоже ваш гость, однако вы меня ограбили.

– Только временно.

– И миссис Спотсворт вы тоже ограбите только временно. Я не вполне точно сказал: «украдете». Все, что мне от вас нужно, это взять у нее подвеску в долг до завтрашнего ужина, а тогда она будет ей возвращена.

Билл схватился за волосы.

– Дживс?

– Милорд?

– На помощь, Дживс. У меня мозги кругом идут. Вы уловили какой-нибудь смысл в словах этого носорогоубийцы?

– Да, милорд.

– Вот как? В таком случае «ты лучше меня, Гунга Дин».

– Направление мыслей капитана Биггара представляется мне ясным, милорд. Джентльмену настоятельно нужны деньги, чтобы завтра в Дерби поставить на лошадь по кличке Баллимор, и он предлагает, как я понял, изъять у владелицы подвеску, заложить и полученные средства употребить на вышеназванные цели. Я правильно изложил вашу мысль, сэр?

– Да.

– А по завершении скачек, как я понимаю, этот предмет будет доставлен обратно, и кто-нибудь, может быть, я, обнаружит его в таком месте, где дама могла его обронить, и вручит его ей. Я не ошибаюсь, сэр?

– Нет.

– В таком случае, если только можно быть на все сто процентов уверенным в том, что лошадь Баллимор придет первой…

– Придет, придет, можете не сомневаться. Я же вам сказал, он дважды побил рекорд ипподрома.

– Это официально, сэр?

– Прямо из конюшни.

– Тогда я, должен признаться, не вижу – или почти не вижу – оснований возражать против этого плана.

Билл с сомнением покачал головой:

– А по-моему, это все-таки кража.

Капитан Биггар досадливо поморщился.

– Ничего подобного! И сейчас объясню почему. В каком-то смысле можно сказать, что эта подвеска – моя.

– Ну, знаете… чья, вы сказали?

– Моя. Позвольте, я расскажу вам одну историю.

Несколько мгновений капитан Биггар молчал, погрузившись в раздумье. Потом очнулся, увидел, что стакан его пуст, и снова его наполнил. В данной ситуации он вел себя как человек, который намерен, пусть даже предложенная им сделка и сорвется, по крайней мере выпить как можно больше хозяйского виски и тем хоть отчасти возместить понесенный урон. Когда живительная жидкость достигла желаемых глубин, он утерся тыльной стороной руки и приступил к повествованию.

– Знает который-нибудь из вас, ребята, «Длинный бар» в Шанхае? Нет? Ну, так я вам скажу, что это – «Кафе де ля пэ» Востока. Все говорят, если просидеть в парижском «Кафе де ля пэ» достаточно долго, то непременно увидишься со всеми своими приятелями, и точно так же в «Длинном баре». Несколько лет назад, оказавшись в Шанхае, я как-то заглянул в «Длинный бар», притом у меня и в мыслях не было, что Толстый Фробишер и Субадар могут быть где-то ближе тысячи миль оттуда, но только вошел, смотрю: а они вот они, голубчики, сидят себе на табуретах у стойки. «Привет, бвана, старикан», – говорят они мне, когда я подвалил поближе. И я им тоже: «Привет, Толстый! Привет, Субадар, старина», – а они мне: «Что будешь пить, старик?», и я им в ответ: «Что вы пьете, то и мне подойдет», и Толстый заказал по стинга-рому на всех троих, и мы принялись толковать про чоу-луанг и най бахн рот файс, и где мы последний раз виделись, и что сталось с пугни в Лампанге, и про тому подобные вещи. А когда допили до дна, я сказал: «Следующий круг за мной. Тебе что, Толстый, старикан?» Он говорит: «Смешивать не буду: стинга-ром». «А тебе, Субадар, старикан?» – спрашиваю, и он говорит, ему тоже стинга-ром, ну, и я поманил пальцем бармена и заказал еще раз то же самое всем троим, и, короче говоря, нам налили, стинга-ром Субадару, стинга-ром Фробишеру и стинга-ром мне. «Удачи, ребята!» – сказал Толстый Фробишер. «Удачи, ребята!» – сказал Субадар. А я сказал: «Выше голову, молодцы», и мы выпили.