Книга Ворон. Кровавый глаз - Джайлс Кристиан

Все были в кожаных доспехах, у каждого на поясе висел меч.

— Где мой отец, Гунвальд? — властно спросила Кинетрит, откидывая капюшон.

— Олдермен выходит в море на норвежском корабле, миледи, — ответил предводитель, ткнув большим пальцем в сторону моря. — Во имя всего святого, что вы здесь делаете?

— Мне нужно переговорить с Эльдредом, — сказала Кинетрит. — Проводи меня к нему.

Гунвальд посмотрел на меня, задержал взгляд на доспехах и кровавом глазе.

— Ты язычник, — сказал он, обнажая меч.

Остальные всадники насторожились, стукнули пятками лошадей и окружили меня со всех сторон.

— Не смейте трогать его! — крикнула Кинетрит, увидев, что воины спешились и направили на меня мечи и копья.

— Не мешайте, леди Кинетрит. У нас есть приказ убивать всех норвежцев, которых мы встретим в Уэссексе, — спокойно промолвил предводитель.

Это был молодой мужчина могучего телосложения, с бородой соломенного цвета.

— Не будь дураком, Гунвальд, — отрезала Кинетрит. — Этот человек мне помог, спас меня от скандинавов.

Гунвальд опешил от ее резкого тона, но некоторые воины усмехнулись.

— Отведи меня к моему отцу, пока еще не слишком поздно.

— Язычника нужно разоружить, — покачал головой Гунвальд и выставил ногу вперед, чтобы отразить мой выпад.

Кинетрит повернулась ко мне и кивнула. Я нехотя протянул какому-то воину меч и нож. Затем, не имея выбора, мы сели на коней, за спины уэссексцев, и поехали вниз, на берег.

У меня оборвалось сердце, когда я увидел «Лосиный фьорд», выходящий из бухты. На веслах сидели англичане. Голова дракона исчезла с носа дракара, уступив место деревянному кресту, поднимавшемуся к небу вместе с волнами.

Мы спустились по тропе на галечный берег, где пенящийся прибой просачивался между камнями, и спешились. Флоки Черного нигде не было видно. На мгновение у меня мелькнула мысль о том, не заключил ли он сделку с Эльдредом. Вдруг норвежец находится сейчас на носу «Лосиного фьорда», глядит в море, а его сундук набит серебром?

Гунвальд сложил ладони рупором и окликнул тех, кто находился на судне. «Змей», любимый корабль Сигурда, одиноко стоял на якоре, связанный оковами в земле врагов, и провожал своего товарища, выходящего в море. Гунвальд снова крикнул. Даже на таком расстоянии я узнал олдермена Эльдреда. Тот вышел на корму, ухватился за борт и посмотрел в сторону берега. Рядом с ним маячила устрашающая туша Маугера. Если Эльдред разобрал слова Гунвальда, принесенные ветром, и узнал свою дочь, то он никак этого не показал. Олдермен неподвижно стоял на корме «Лосиного фьорда», взлетающей вверх и ныряющей вниз.

— Бесполезно, — покачал головой Гунвальд. — Они не услышат нас, а мы — их.

— А слышать и не обязательно, — заметил какой-то из воинов. — Посмотри на Маугера.

Эльдред ушел, затерялся среди гребцов, но Маугер стоял на изящной выгнутой корме. Мне сперва никак не удавалось разобрать, какой знак он подавал, повторяя его снова и снова, но затем все стало ясно. Одной рукой великан показывал на нас. В другой он что-то сжимал. Это был нож. Маугер проводил лезвием себе по горлу.

Глава двадцать первая

— Норвежского пса убить, а девчонку не трогать, — решительно произнес Гунвальд и поднял руку, не позволяя никому говорить. — Тут все ясно.

Уэссексцы стояли на соленом болоте, заросшем травой, за линией высокого прилива, среди шатров, крытых воловьими шкурами, и спорили о том, как понимать приказ Маугера. Мы с Кинетрит, связанные по рукам и ногам, сидели спина к спине на гальке, сквозь которую пробивались редкие кустики чахлой травы. Я проклинал себя за то, что добровольно отдал меч. С безоружным человеком уэссексцы справились без труда, хотя один из них и ощупывал разбитую губу.

— А я согласен с Керлом, — заговорил другой воин. — Маугер имел в виду обоих. — Он повторил зловещий жест здоровяка. — Вот почему Эльдред повернулся к нам спиной, понимаете? Он хочет покончить с этим. Пусть Всевышний выльет на меня свой ночной горшок, если я не прав.

— Если ты так уверен в этом, Херерик, то сам и пронзи Кинетрит мечом, — сказал третий воин, размахивая рукой. — Лично я не хочу, чтобы мне отрезали яйца и запихнули их в глотку за убийство дочери олдермена.

— Послушай его, Херерик, — сказал Гунвальд. — Если ты не прав… — Он помолчал, придавая больше веса своим словам. — То это станет твоей последней ошибкой. — Предводитель повернулся к своим людям: — Послушайте, хватит и того, что мы перережем глотку норвежцу. Тут никаких вопросов. Но Кинетрит нельзя и пальцем тронуть. Господи, ребята, она ведь дочь нашего олдермена!

Остальные с ворчанием закивали. Воины оборачивались, смотрели на корабль, уходящий вдаль, словно надеялись получить от своего господина последнее указание.

Я обратил внимание на круг камней, почерневших от копоти. За шатрами был сложен очаг, и этот факт подтвердил мое предположение. Воины были оставлены здесь, чтобы охранять «Змей». Вероятно, Эльдреду не хватило моряков, чтобы вывести в море два корабля. Он выбрал «Лосиный фьорд», который меньше пострадал от огня.

Я проклял сучек норн. Если бы не эти англичане, то я набрал бы людей, пустился бы на «Змее» в погоню за Эльдредом и настиг бы его в сером море. Там он и встретил бы свою смерть. Я бросил бы его тело на корм рыбам. Но теперь об этом нечего было и думать, ибо Гунвальд и еще трое угрюмых воинов направлялись к нам с мечами в руках.

— Леди Кинетрит, у нас есть приказ. Этого норвежца нельзя оставить в живых.

Гунвальд опустился на корточки перед Кинетрит и начал освобождать ее от пут. Остальные тем временем приготовились расправиться со мной.

— Ты ни в чем не виноват, Гунвальд, — сказала Кинетрит, поднимаясь на ноги и растирая красные, распухшие запястья. — Хотя нет ничего удивительного в том, что мой отец не взял тебя с собой. Ему нужны люди, способные мыслить самостоятельно, а не черви, пугающиеся собственной тени.

Гунвальд никак не отреагировал на оскорбление, хотя оно, конечно же, больно задело его гордость.

— Возвращайся в отцовский дом, девочка, — сказал он без должного почтения. — Будь рада тому, что я пошлю с тобой одного из своих людей. Ступай. Хотя, если хочешь, можешь остаться и посмотреть, как мы вспорем брюхо этому псу, — продолжал Гунвальд, поворачиваясь ко мне.

Я стал вырываться, пытался освободиться от веревок, стянувших мои запястья. Сердце стиснул леденящий ужас. Мне предстояло умереть бесчестной смертью, безоружным, не замеченным черными девами Одина.

Я испугался так, как никогда в жизни, попытался скрыть свой страх и стал выкрикивать оскорбления тем, кто собрался меня убить:

— Дети валлийских шлюх! Свиные рыла! Псы и ублюдки!

Я уже собрался умереть, но тут Кинетрит с криком бросилась Гунвальду на шею. Он не отпихнул ее, потому что почувствовал под кадыком лезвие маленького острого ножа, которым девушка пользовалась при еде.