Книга Голубая роза - Яна Темиз

Мехмет не мог не понимать, что жена умнее его. Ну и что?

Разве мало таких семей, и вполне благополучных?

Пусть направляет свой ум на воспитание детей, хозяйство и прочие женские штучки. Однако вскоре ему стало ясно, что «прочие женские штучки» так же мало интересуют ее, как его самого – высшая математика. Которой он обречен посвятить жизнь и к которой у него, как говорили, были некоторые способности. Но «некоторых» было мало, чтобы занимать то положение, которое грозило ему из-за незаурядных способностей жены. Мехмет представлял себе, как это будет выглядеть: сначала доцент, потом профессор, репутация блестящего ученого, прекрасные монографии и учебники – а за всем этим постоянный страх перед публичными выступлениями и научными дискуссиями, даже перед разговорами с коллегами… ну уж нет! Жизнерадостному, жизнелюбивому, обаятельному Мехмету такая перспектива совсем не нравилась.

И он быстро сориентировался в этой ситуации и выбрал роль, которую будет играть.

Собственно говоря, эта роль настолько приближалась к его истинному лицу, что он почти не чувствовал надетой маски. Итак: я не карьерист, я не хочу посвящать чистой науке всю свою жизнь, в которой полно других радостей; я люблю людей и общение больше, чем цифры, к которым у меня, говорят, есть способности; я предпочитаю преподавать, а не заниматься исследовательской работой; да что вы, вы мне льстите, какой такой талант я гублю, не надо преувеличивать…

Роль удавалась прекрасно.

Господин Мехмет был любимцем коллег, ибо не претендовал на высокие должности и никак не проявлял в повседневном общении того блестящего ума, о котором недвусмысленно говорили его немногочисленные статьи и главы в написанных им учебниках. Его любили студенты, потому что он был непридирчив, лекции старался сделать понятными и веселыми, любил поболтать с молодежью и снисходительно смотрел на прогулы и не вовремя сданные курсовые.

Его обожали студентки, секретарши и лаборантки. Мужчины, как это всегда бывает, только диву давались, что находят женщины в этом невысоком, полнеющем и лысеющем, да к тому же безнадежно и окончательно женатом математике.

Мехмету нравилась репутация сердцееда. Хотя ничего лишнего, кроме обаятельной улыбки, в стенах университета он себе не позволял. Но с улыбкой, адресованной двум-трем самым хорошеньким студенткам курса, он ничего не мог поделать. Нет-нет, он отнюдь не заводил романов ни с ними, ни с аспирантками, используя свое служебное положение и их зависимость от него.

Но ему нравилась легкая атмосфера флирта, отвлекающая его от сухих и скучных цифр, формул и теорем, завораживавших его жену; он любил, чтобы с ним кокетничали и пытались его завоевать. Он не мог читать лекцию, если на него не смотрела хотя бы одна пара влюбленных, восторженных глаз. И, как правило, смотрела не одна. Девчонкам ведь тоже до смерти надоели эти формулы и математические знаки, им хочется нравиться, строить глазки, казаться себе неотразимыми. И на занятиях по математике они себе такими и казались.

Мехмет черпал энергию в их обожании, но, даже выделяя из общей массы какую-то одну девушку, никогда сам не делал первого шага, не позволял себе никаких двусмысленных намеков или приглашений; он вел себя как безупречный отец семейства, а если, бывало, девушки сами выражали готовность и очень просили объяснить им трудную теорему наедине и не в аудитории, то… ну что же? он не святой, инициатива исходила не от него, так что никаких претензий и взаимных обязательств, да, милочка?

И его временные юные подруги сменялись. Он всегда выбирал их безошибочно, чувствуя с первого взгляда некую ауру доступности и внутренней свободы, граничащей с цинизмом. Эти девушки не рассчитывали на развитие отношений, разве что предполагали, что им снимут квартиру или будут дарить дорогие подарки. Когда же этого не происходило, ибо преподаватель математики, обремененный все увеличивающейся семьей, не мог удовлетворить их финансовые аппетиты, они без сожаления расставались с ним, не устраивая сцен и скандалов и не угрожая позвонить его жене.

А к тому, чтобы жена ничего не узнала, он относился более чем серьезно.

Если бы на его пути хоть раз попалась девица, которая поставила бы под угрозу его семейное благополучие, Мехмет не раздумывая бросил бы ее, а возможно, и вовсе прекратил бы свои легкие романы. Он любил Сибел, привык к ней и налаженному ею быту, обожал дочек и даже почти перестал жалеть, что у них нет сына, которого он когда-то так хотел. А вот Сибел до сих пор мучается, что единственный раз в жизни не смогла добиться нужного результата – ни своей работоспособностью, ни своим умом. Мехмет почел за лучшее не мешать ей: пусть рожает хоть десять раз, если ей хочется. Детей он любит, а на их содержание средств у тещи и тестя хватит. На его-то преподавательскую зарплату и одного ребенка не вырастишь.

Словом, налаженная и удобная семейная жизнь была сама по себе, а ни к чему не обязывающие, такие приятные и возбуждающие отношения с молодыми девушками – сами по себе.

– Параллельные прямые, знаешь ли, не пересекаются, – весело говорил Мехмет Октаю, с которым подружился неожиданно для себя быстро. Может быть, потому, что тот принадлежал к совершенно другому, медицинскому миру и был легким в общении, благополучным и необременительным. – А я все-таки математик!

– Ой, смотри, – смеялся белозубый красавец Октай, – попадется тебе не прямая, а кривая – и как пересечется!

– А я с кривыми не связываюсь!

– А как же эта… неевклидова геометрия? – не отставал эрудированный приятель. – Ее, кажется, какой-то русский придумал, и вроде у него там все пересекается?

– Пересекается, но только потому, что у русских все не как у людей! Не буду заводить романов с русскими – и порядок. Хотя наша соседка Катья – это что-то! Жаль, редко приезжает.

– С соседками я бы тебе не советовал: как раз твои прямые и пересекутся.

– Да это я так, к слову.

С Октаем он всегда был откровенен.

Почему-то чувствовал, что от него Сибел ничего не узнает.

Когда у друга начался роман с Айше, Мехмет и совсем успокоился – теперь у доктора тоже появилось уязвимое место: вряд ли он захочет, чтобы Айше узнала о его прошлых победах, а Мехмет о них знает немало. Конечно, он никогда так не ставил вопрос, не говорил другу ничего напоминающего завуалированные угрозы, но само собой подразумевалось, что теперь они в равном положении. Молчи обо мне – я промолчу о тебе. К тому же, Октай вообще смотрел на похождения приятеля сквозь пальцы.

Он-то и познакомил его с Аксу.

Сейчас, когда этот полицейский попросил припомнить, при каких обстоятельствах состоялось их знакомство, Мехмет вдруг очень ясно представил себе тот день. Как будто это было вчера. И в то же время – как будто в другой жизни. Не с ним. Это происходило не с ним, а с другим Мехметом, которого он сейчас ясно видел со стороны.

– …конечно, конечно, я сейчас же выхожу. Уже бегу. Ничего без меня не делайте, – нервно и быстро говорил Октай в трубку, быстрым шагом выходя из кабинета в приемную.