Книга Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

– Извините, но мы не можем это напечатать, – улыбаясь, как бы вежливо, ответил ей Панасюк. – Это не научная статья.

Преподавательнице оставалось только молча повернуться и уйти, размышляя про себя, почему вдруг в епархиальном издании стали печатать только научные статьи и почему доклад, не вызвавший у ее ученых коллег никаких нареканий, показался Панасюку, не имеющему оконченного светского высшего образования, недостаточно академичным… Разумеется, не сказав ни слова новому редактору «Православного Мангазейска», она не преминула поделиться этой историей с коллегами, в результате чего имиджевые котировки Панасюка резко пошли вниз. (Тем более что подобные истории стали случаться с завидной регулярностью.)

Другим раздражающим фактором стало то чрезвычайное внимание, которое в каждом номере уделялось Китаю. Отец Евгений не просто забил газетные полосы перепечатками – он забил их, главным образом, перепечаткам об истории православия в Китае, о современной миссионерской деятельности в Китае, о православных китайцах и прочем в этом роде. Для местного читателя это казалось издевательством. Во-первых, живя в пограничной с Китаем области, мангазейцы всегда с опаской взирали на своего соседа. Еще в советские времена, когда Мао Цзэдун обещал «вернуть китайские земли», а на границах регулярно случались кровавые стычки, в мангазейском массовом сознании укоренилась мысль, что китайцы готовят вторжение и лишь ждут подходящего случая, чтобы двинуть на север свою вооруженную стомиллионную орду. В 1990-е годы страх перед китайским нашествием усилился: СССР рухнул, его наследница РФ сокращала армию и отводила от границы войска, а КНР, напротив, уверенно шла в гору. Появление на улицах Мангазейска китайских гастарбайтеров и торговцев-челноков лишь подстегивало эти опасения.

– Они нас и без войны захватят, расселятся тут и все! – уверенно и скорбно повторяли мангазейцы.

И хотя к началу «нулевых» к китайскому присутствию люди успели попривыкнуть и страх перед мирной колонизацией или вторжением НОАК несколько ослаб, настороженно-негативное отношение к Китаю и китайцам сохранялось. И вот теперь, благодаря Панасюку, «Православный Мангазейск» оказался наполнен статьями о великой и древней культуре Китая, о его замечательных традициях и лучезарном будущем – в общем, пиетет перед великим соседом елейными потоками истекал из епархиального издания.

А во-вторых, невозможно было не заметить, что если Китай Панасюка интересует очень и очень сильно, то Мангазейск и мангазейцы ему не интересны. На взгляд мангезейской общественности, выходило совсем скверно: страну и народ, которые они привыкли считать враждебными, епархиальное издание рассматривало под лупой и при каждом удобном случае норовило облизать, а их самих не считало нужным даже замечать. Для провинциального самолюбия получалась страшная обида, которую Панасюк нанес, сам того не замечая – и тем самым сделал ее особенно тяжелой.

Интерес отца Евгения к Китаю был совсем не случаен. Прибыв в Мангазейск и ощущая себя здесь этаким культуртрегером, он сразу же начал искать способ извлечь максимальную выгоду из своего нового положения, которое сам он, разумеется, рассматривал как временное. Особенно раздумывать ему не пришлось, ибо как раз в это время в Московской Патриархии стали звучать голоса о том, что, мол, надо нести свет православной миссии на Восток, что рядом с нами живет огромный китайский народ, великий во всех отношениях, а некоторые топовые церковные публицисты в своих рассуждениях дошли до того, что Китай-де должен, приняв православие, стать Четвертым Римом. Миссионерство среди китайцев стало одним из мейнстримных направлений, зацепившись за которое, можно было сделать себе имя, обрасти связями в Москве (если повезет, даже и в синодальных кругах), а там, глядишь, на карьерном горизонте замаячили бы и церковные награды, и престижные и хлебные назначения… По крайней мере, так это выглядело в теории. Получив в свое распоряжение епархиальную газету, Панасюк решил если не превратить ее в миссионерское издание, ориентированное на Китай (что было не так-то просто по той причине, что выходила она все-таки на русском языке), то по крайней мере максимально сфокусировать ее на китайской тематике. Синодальные бюрократы все равно ее читать не станут, а для имиджа проповедника – просветителя китайцев – это было достаточно серьезное основание. А там, глядишь, удастся и раздел на китайском языке сделать или сайт запустить – и вот тебе и готовое портфолио выдающегося миссионера!

Перспектива виделась отцу Евгению настолько лучезарной, что на ее фоне глухое недовольство мангазейских аборигенов казалось ничтожной мелочью. В конце концов, как сказали бы мудрые и древние соседи, повозка богдыхана не может останавливаться из-за жука, ползущего через дорогу…

Так, между делом, будучи увлечен своими карьерно-миссионерскими планами, Панасюк ударными темпами сколотил против себя нечто вроде оппозиции, куда входили и священники, которым его академический аристократизм был бельмом на глазу, и обиженные авторы «Православного Мангазейска», и, конечно же, Шинкаренко, волею архиерея низведенный до уровня верстальщика и получивший дополнительный бонус в виде хамской прощальной заметки.

– Благословите! – раздался тихий, не лишенный некоторой мелодичности, женский голос. Обладательницей его была Зинаида Шаблыкова, незаметно зашедшая в помещение редакции. Отец Кассиан привычным жестом преподал ей благословение, а Шинкаренко беззвучно приветствовал ее широкой улыбкой. Зинаида, которую все как-то сразу стали величать Зинаидой Юрьевной, уже две недели работала в Епархиальном управлении и сейчас осваивала высокое искусство газетной верстки. Наставником ее был Шинкаренко.

– Как настроение? – весело и бодро спросил он ее.

– Боевое, – в тон ему, но при этом с приличествующей сдержанностью ответила она.

– А где отец Евгений? – вмешался в разговор благочинный.

– Не знаю, – ответил Шинкаренко.

– Отец Евгений сказал, что у него дела, а план газеты он занесет завтра, – сказала Зинаида Юрьевна.

– Дела у него… – недовольно пробормотал благочинный. – Что у него могут быть за дела?

Зинаида Юрьевна пожала плечами:

– Я так поняла, что он молебен поехал служить к кому-то из своих духовных чад…

– Ну ясно, – резюмировал отец Кассиан, еще раз недовольным взглядом окинул редакционное помещение и направился к выходу.

– Обедать пойдешь? – все в том же воинско-оптимистическом тоне обратился Шинкаренко к Зинаиде Юрьевне.

– Не откажусь, – ответила она.

Вместе они вышли из редакции и отправились в трапезную. За священническим столом никого не было, а за столами для простых смертных сидели Алла Герасимова и старший иподиакон Григорий. Алла, опустив очи долу, сосредоточено ковыряла слипшийся ком рисовой каши – очередное уродливое творение полуюродивого кулинара Феди. Григорий, сидевший напротив нее, пытался вести с ней нечто вроде светской беседы и широко улыбался, отчего его слегка раскосые глаза стали окончательно похожими на две дугообразные щели.

– Привет! – все так же бодро приветствовал Сергеич Аллу.