Книга Берлинское кольцо - Леонид Николаев

– Только двадцать, – произнес он взволнованно.

– Двадцать так двадцать. Бери карту!

Прошел круг. Второй. Банк вернулся к шарфюреру. «Аист» перетасовал колоду и посмотрел вопросительно на лейтенанта.

– Сколько?

Саид заранее знал, что сказать, но для видимости помялся, изобразил отчаяние и бросил:

– На все!

На столе лежало девяносто марок. Легионеры замерли боязливо: уитерштурмфюрер мог сорвать банк – ему везло – и тогда отыграть свои двадцать-тридцать марок не удастся, деньги уплывут в карман лейтенанта. Что ему стоит сгрести эту кучу и исчезнуть в своем купе?

«Аист» уже потянул карту из колоды, на ходу потирая ее пальцами. Саид вдруг остановил его.

– А не выпить ли нам, друзья?

Легионеры переглянулись: никто не решался ответить на предложение офицера. Да и притом у них не было вина. Так понял смущение партнеров Саид.

– Откройте мое купе! Там внизу, в бауле, бутылка коньяку. Тащите сюда ее!

Двое, что не участвовали в игре, поспешили выполнить приказ. Сапоги их затопали по проходу.

– Через десять минут станция, – сказал Саид шарфюреру, едва только шаги легионеров стихли. – Последняя станция перед Монпелье.

Сказал не между прочим, как это делают скучающие пассажиры, раздумывая – сойти или нет на остановке, а нарочито подчеркнуто, напоминая о необходимом и даже неизбежном.

Пальцы «Аиста» поглаживали по-прежнему вытянутую на четверть из колоды карту. При упоминании Монпелье рука вздрогнула и замерла.

– Больше остановки не будет, – предупредил Саид.

«Аист» не ответил. Руки преодолели оцепенение и начали бешено тасовать колоду, словно их кто-то торопил. За этим занятием шарфюрера и застали вернувшиеся с коньяком легионеры. Они были веселыми – не от вина, а от предчувствия удовольствия.

– Разливайте! – скомандовал Саид. – И по полной!

Выпили. «Аист» совсем стих. Уставился в окно – темное, закрытое наглухо шторой, и не произносил ни слова.

– Подождем станцию или будем играть? – спросил Саид.

Губы шарфюрера нехотя раздвинулись, и он буркнул зло:

– Играть.

«Не выйдет, значит, – понял Саид. – Струсил. Или передумал…»

– Дай карту!

Осторожно, словно боясь расстаться, «Аист» протянул атласный лист.

– Еще!.. Еще!.. Еще!

Саид решил проиграть. И проиграл. Положил на стол девяносто марок рядом с марками «Аиста». Шарфюрер своими длинными руками стал сгребать деньги в кучу – все сто восемьдесят. Сгреб, но спрятать в карман постеснялся. Мешали завистливые глаза товарищей.

– Еще раз? – предложил Саид. И чтобы подтвердить свое намерение играть дальше, вынул бумажник, отсчитал двести марок и стопкой сложил с краю.

– На двести? – давясь воздухом, взволнованно спросил шарфюрер.

– Да, для ровного счета.

Рука «Аиста» утонула за пазухой и стала там старательно шарить. Она натыкалась на что-то, что-то ощупывала, от чего-то отскакивала – от пакета, подумал Саид, – и наконец вытянула тридцать марок.

– Все, – вздохнул он.

– Значит, на двести десять? – подсчитал Саид.

– Нет, десять пусть останутся.

Поезд замедлил ход. Защелкали стыки рельс под колесами, загромыхали буфера.

– Разыграем до остановки, – предложил Саид. – А там пойдем пить…

Четыреста марок лежало в банке. Шарфюрер не мог оторваться от них и, конечно, согласился разыграть. Правда, минуту или две он колебался, страшась богатства, вдруг свалившегося на него, и близкой возможности его потерять тут же. Саид подтолкнул:

– Ну!

Рука потянула карту. Для унтерштурмфюрера. Потянула медленно, останавливаясь на каждом сантиметре. Пока все четыре вышли из колоды, минула, кажется, вечность. Саид остановил «Аиста»:

– Теперь себе!

Рука еще медленнее потянулась к колоде. Почему-то «Аист» подумал, что проиграет. И не ошибся. Перебор!

Все четыреста марок лежали на столе, но они уже не принадлежали «Аисту». Широко открытыми глазами, полными отчаяния и боли, смотрел он на деньги. Смотрел, и бледность покрывала лицо его.

Поезд остановился.

– Последняя станция перед Монпелье, – напомнил Саид.

«Аист», кажется, не слышал ничего. Он все смотрел на деньги.

– Пошли пить. Здесь, наверное, есть винный погребок.

Легионеры засуетились, стали застегивать кители и надевать фуражки.

– А ты? – спросил Саид шарфюрера.

– Я не пойду.

«Не пойдешь. Ни сейчас, ни позже! – вспыхнул Саид. – Дотянешь до Альби. До своего хозяина… Ну что ж. Я хотел миром…»

– Бегите, ребята! Вот деньги. Если найдете коньяк, берите побольше. – Саид снял со стола пятьдесят марок и протянул легионерам. – Бегом, и без бутылок не возвращайтесь!

Солдаты кинулись на перрон.

Саид встал и закрыл дверь. Плотно закрыл.

– Значит, не сойдешь? – еще раз спросил он шарфюрера.

Только сейчас дошел до «Аиста» смысл вопроса. Он поднял глаза и посмотрел удивленно на офицера.

– Нет!

– Струсил?

– Я не понимаю вас, господин лейтенант…

– Не понимаешь? – Саид рывком выхватил из кармана пистолет и направил ствол в лицо шарфюрера. – Подлец! Продался врагу. С самого Берлина мы следим за тобой. Со второго километра. Второй километр, надеюсь, ты помнишь? И Саида Исламбека тоже?

«Аист» поднял руки, хотя никто этого не требовал от него.

– Господин унтерштурмфюрер! Господин унтерштурмфюрер!..

– Где листовки?

– У меня нет их!

– Врешь, негодяй! Живо раздевайся! Китель сюда, а сам лицом к стене. И руки! Руки выше…

Саид помнил борт кителя, на котором споткнулся «Аист», отыскивая деньги. Левый борт. Держа в одной руке пистолет, другой Саид стал проверять карманы, выбрасывая из них деньги, листки бумаги, открытки с изображением девиц в самых непристойных позах. В карманах пакета не оказалось. Но что-то упругое давило на руку под подкладкой. Это была адская работа – одной рукой разрывать шов. Быстро разрывать – поезд стоял на станции всего пятнадцать минут. Пришлось вцепиться в ткань зубами. Она рвалась с треском, и при каждом звуке «Аист» вздрагивал, словно треск этот хлестал его по лицу.

Наконец-то! Черный пакет. Черный, как сама ночь. Обшит нитками. Серыми нитками. Черт возьми, какая неудача! Ну да ничего не изменишь теперь Серые, так серые! Все, что оказалось в карманах, Саид разложил на столе рядом с деньгами. Еще раз проверил китель и швырнул его шарфюреру. На плечо. С плеча китель свалился на диван, повис, распоротый и помятый…