Книга Западня - Пьер Алексис Понсон дю Террайль

– Нет. Но почему они арестовали Мюлара?

– Он в тюрьме? – спросил Семилан, который к тому моменту, когда служанка сообщила мадам де Сентак об аресте Мюлара, уже ушел.

– Да, и если его и можно в чем-то обвинить, то только в том же преступлении, что и меня.

– В самом деле.

– И раз меня считают невиновным, то почему не выпускают его?

– Полагаю, вы привели меня сюда не для того, чтобы поделиться своим отчаянием и смутными страхами, – сказал Семилан.

– Конечно нет. Я позвал вас, чтобы сказать – действуйте быстро.

– Что вы имеете в виду?

– В самое ближайшее время я покину Францию.

– Вместе с Вандешах?

– Да. Поэтому все наши планы должны быть реализованы.

– Вы хотите сказать, что я должен готовиться сыграть роль в задуманной мной комедии с супружеской изменой?

– Да.

– Но ведь Давид еще жив.

– На этот счет не беспокойтесь. Если Мюлар выйдет из тюрьмы, дни нашего юноши будут сочтены. Да и потом, не думайте, что мадам де Сентак тут же бросится вам на шею. Чтобы привыкнуть к нелепой мысли о том, что она может вас полюбить, ей понадобится время.

Семилан хранил молчание.

– Послушайте, – наконец сказал он, – меня терзают сомнения.

– Сомнения? Но почему?

– Потому что я проявляю участие к мадам де Сентак и не желаю заманивать ее в эту подлую ловушку.

– В вас проснулась совесть? – удивленно воскликнул Сентак.

– Почему бы и нет?

– Господин де Самазан терзается угрызениями совести? Это что-то новое.

– Да и потом, я всегда мечтал лишь о небольшом достатке. Теперь, добившись своего, я вполне доволен.

– Значит я должен заниматься этим делом сам?

– Ну да, поймите, так будет гораздо лучше.

– Самазан, вы что, смеетесь надо мной?

– Да нет же. У меня свои планы, я тоже хочу уехать из Франции и скрыться от возможного преследования.

– Но, друг мой, вы просто не подумали.

– Нет-нет, напротив, я много об этом думал.

– Вы потеряете пять миллионов.

– Нет, всего лишь четыре миллиона семьсот тысяч франков.

– Пять миллионов! – продолжал Сентак тоном сдержанным, но вполне способным ввести в искушение. – Семилан, вы просто не знаете, что такое пять миллионов. Это двести пятьдесят тысяч франков годовой ренты. Иными словами, вам будут доступны все жизненные радости и удовольствия. Кто устоит перед этим «Сезам, откройся», имя которому – деньги? Никто и никогда. Пять миллионов – это могущество, величие, уважение и почет! А я считал вас амбициозным.

– Это все в прошлом.

– Вы что же, отказались от амбиций?

– Да.

– Первый раз вижу человека, отказывающегося от такой суммы. С пятью миллионами вы могли бы покинуть Францию так же легко, как и с тремястами тысячами, обосноваться в каком-нибудь краю и стать там королем. С вашими умом, талантом, состоянием вы могли бы обеспечить себе самое высокое положение в обществе.

«У меня действительно есть такие претензии», – подумал Семилан.

Сентак все говорил и говорил и Семилан постепенно стал прислушиваться к его словам. Он не был бы тем неисправимым бандитом, которого мы знаем, если бы не согласился с убийственным аргументом: для человека безнравственного и бесчестного пять миллионов – это море удовольствия и почти безграничная власть.

Когда саиль закончил свою речь, Семилан по-прежнему не сказал ему ни слова.

– Ну же, решайтесь, – подстегнул его Сентак.

– Дело в том, что…

– Погодите, – остановил его саиль, вскакивая с места.

– Что такое?

Не удостоив его ответом, Сентак бросился к двери кафе, открыл ее, выбежал на улицу, а мгновение спустя вернулся с Мюларом.

– Тебя, стало быть, выпустили?

– Да.

– Предварительно допросив?

– Да.

– О чем спрашивали?

– О том покушении на убийство.

– И что ты ответил?

– То, что вы мне велели.

– Они тебе поверили?

– Еще бы, черт возьми. После того как сравнили мои ответы с вашими.

– И поскольку они в точности совпали…

– Мне сказали: ты свободен. Но это, хозяин, не имеет значения, дела наши плохи, и если вы соблаговолите мне поверить, то все дела здесь нужно осторожно сворачивать.

– Я об этом как раз говорил с Самазаном. Но ты не знаешь главного – господин де Самазан больше не желает нам помогать.

– Я этого не говорил.

– Тем не менее…

– Я лишь сказал, что сомневаюсь.

– В таком случае отбросьте все свои сомнения и давайте за восемь дней со всем этим покончим. Ты, Мюлар, займешься Давидом.

– В этом нет необходимости, – ответил индус.

– Почему? В тебе тоже проснулись угрызения совести?

– Нет, – с улыбкой ответил Мюлар.

– Тогда к чему эти твои слова?

– К тому, что Давид совсем плох.

– Кто тебе это сказал?

– Один из его слуг.

– Когда?

– Нынче утром.

– Наступили какие-то осложнения?

– Нет, но болезнь идет своим чередом. Доктора боятся, что до завтрашнего утра он не доживет.

– Нужно срочно разузнать о состоянии Давида, – сказал Сентак, вставая.

Он бросил на стол монетку, чтобы оплатить заказ, к которому они даже не притронулись, и вышел из кафе. Семилан с Мюларом не отставали от него ни на шаг.

Подойдя к Интендантству, они повстречали доктора Брюлатура, шагавшего с угрюмым выражением на лице.

«Удача сама идет мне в руки!» – подумал Сентак. Он подошел к старому, опытному эскулапу и сказал: – Доктор, правду говорят, что несчастному Давиду стало хуже?

– Он только что умер.

– Давид умер! – воскликнул саиль, напуская на себя скорбный вид.

Однако папаша Брюлатур прекрасно знал, как выглядит человеческое отчаяние.

– Послушайте! – грубо сказал он. – Эту свою огорченную физиономию приберегите для других. Вам предстоит унаследовать пятьдесят миллионов и я знаю вас достаточно хорошо, чтобы понимать – вы в восторге от того, что мой пациент скончался.

Сентак уже собрался было резко ответить, но доктор повернулся к нему спиной и величавым шагом зашагал прочь. Полы его бурого, подбитого ватой пальто развевались на вечернем ветру.