Книга Ночь печали - Френсис Шервуд

— Скажи им, что мы убьем их императора Моткецуму, императора Колибри, и боги покарают народ ацтеков за то, что они позволили умереть их сыну Моктецуме.

Малинче перевела слова Агильяра.

Стало тихо.

Вперед вышел жрец — судя по накидке и слипшимся от крови волосам. Он произнес долгую речь. Было слышно, как поют птицы в вольере.

— Что он сказал?

— Агильяр, он говорит, что мы враги, чужаки, разрушители. Мы притворяемся друзьями ацтеков, но мы плетем заговор, собираясь сбросить их власть, опорочить их женщин, лишить их запасов пищи, переплавить прекрасные драгоценности, разрушить город. Мы не принесли им ничего, кроме горя. Он говорит, что Моктецума трус и не способен править страной, а его брат Куитлауак объявлен императором. Они либо сразу убьют нас, либо возьмут в плен и принесут в жертву. Он говорит, что мы все скоро умрем. Они вырвут наши сердца, съедят нашу плоть, выпьют нашу кровь и высосут наши кости. — Малинцин запнулась. Она думала о том, как вытащить из этих неприятностей Кай.

Агильяр пал духом. Он этого не хотел. Он вообще ничего не хотел.

Моктецума казался сонным, будто он не понимал, что происходит вокруг.

— Ваше величество, ваше величество! — Схватив императора за плечи, Малинцин встряхнула его. — Ваше величество, вы должны что-то сказать. Поговорите с ними. Нас же убьют.

Моктецума слышал ее и понимал ее слова, но ему было все равно. Он уже отправился во внутреннее путешествие, которое должен был предпринять каждый человек, собиравшийся умереть. Его больше не интересовало то, что когда-то было ему так дорого: цветы, пение птиц, книги, поэзия, ощущение чистой воды на теле, пенистое какао. Моктецуму больше не интересовали заботы мира.

— Отведи Моктецуму назад, — скомандовал Агильяр. — Что бы они там ни говорили, он все равно нам нужен.

Солдаты, Моктецума, Малинцин и Агильяр вернулись во двор, где их ждали остальные испанцы. Кое-кто уселся, скрестив ноги, рядом с ранеными, другие прислонились к стенам или сидели на ступенях, опустив руки на колени и хрустя пальцами. Все сняли доспехи, и броня лежала на земле, словно раскрытые раковины или счищенная шелуха.

— Вы покрыли себя позором, все, кроме Аду, который даже не один из нас, — заявил Агильяр.

На самом деле он слишком устал, чтобы злиться, но чувствовал, что должен выразить свое возмущение. Так он проявлял отвагу.

— Что произошло наверху? — спросил Нуньес. — Они выпустят нас из города?

— Нуньес, твоя задача состоит в том, чтобы следить за часами, — проигнорировал его вопрос Агильяр.

Затем он повернулся ко всем остальным.

— Вы опозорили нашу страну, нашего короля и нашего Бога. Если бы у нас было время, я повесил бы вас всех за неподчинение приказу, за разбой, нападение и глупость, но времени у нас нет. Пока мы будем вести переговоры с индейцами, я хочу, чтобы двенадцать мушкетеров в случае чего открыли огонь из мушкетов, а шесть арбалетчиков приготовились стрелять. Займите позиции за выступами стен. Не высовывайтесь. Просто отвлекайте их внимание. Не расходуйте амуницию зря. Вы, отец Ольмедо, немедленно начинайте писать письмо Кортесу. Нам нужно сообщить ему о наших тяжелых обстоятельствах. Кортес сейчас либо находится в Семопале, либо в Веракрусе, либо возвращается сюда. Ты, Альварадо, проберешься за баррикады и выйдешь из дворца через запасной выход. Это ты повезешь письмо Кортесу. Направляйся в Хочимилько по дороге на Микскоак. Возьми самого быстрого коня и скачи, чтобы спасти свою жизнь. Чтобы спасти наши жизни. Мы дадим тебе семена чиа, чтобы ты не чувствовал усталости.

— Но моя лошадь, что, если она…

— Черт бы побрал твою проклятую лошадь!

— Лошадь — это его невеста, — сказал кто-то из толпы.

Все засмеялись.

— Сейчас не время для дурацких шуток, солдаты. — Агильяр поймал себя на том, что говорит как Кортес. — Слушайте меня здесь и сейчас, и слушайте внимательно.

Все солдаты плотно сгрудились, так что каждый прикасался к соседу. Отец Ольмедо достал перо и чернильный порошок. Разведя порошок в воде в небольшой банке, он вытащил из своих запасов лист бумаги и начал писать письмо. Нуньес сходил в свою комнату, чтобы посмотреть, как там Кай, а потом вернулся.

— Который час, Нуньес? — спросил Агильяр.

Сняв с плеча сумку, Нуньес открыл серебряную крышку, защищавшую стрелки.

— Половина одиннадцатого вечера, Агильяр.

Агильяр пропустил вечернюю молитву. Все погрузилось в хаос. Он в любой момент мог вновь оказаться рабом. А теперь еще и этот чертов ветер поднялся. Во имя Иисуса Христа и Девы Марии, неужели стихии тоже были против них?

Малинцин прислушалась. Ветер. Кетцалькоатль. За Кетцалькоатлем придет Тлалок. Порывы ветра налетели на дворец, раздувая огонь факелов во дворе; отблески света запрыгали по стенам, а затем факелы потухли. Тишина опустилась на землю, словно покрывало, она укрыла вершины пирамид, крышу вольера, все дворцы и чудеса архитектуры Теночтитлана. Тишина скатилась с холмов в долину и разлилась по поверхности озера. Где-то послышалась барабанная дробь. Жалобно завыл какой-то голодный зверь в зоопарке. В горах на ночную охоту собирались койоты. Малинцин слышала, как ходят среди домов ацтекские воины, как где-то плачет ребенок, как журчит вода в акведуках, как мягкий прибой бьется о берег. Ей даже показалось, что она слышат, как в Хочимилько тянется к небесам маис. В воздухе пахло горящим жиром — ацтеки жгли тела убитых. Она покосилась на Аду. Тот кивнул.

«Ну вот и пришло это время», — думал Агильяр. Свершилось немыслимое. Он вспомнил о том, как Кортес говорил о колесе Фортуны, что поднимает корзины, полные и пустые. Фортуна.

— Отчаяние — смертный грех, — тихо сказал он в темноте.

Над ним раскинулось небо, усеянное звездами. Вспоминая свою зря прожитую жизнь, Агильяр понял, что всегда готовился к осаде, готовился к сопротивлению судьбе. Вздернув подбородок, он повернулся к своим солдатам.

— Мы не завоеватели, как мы думали. Промах Альварадо заставил нас защищаться; вы, дурачье, последовали его примеру. И вот мы среди этих стен, мы в осаде, в ловушке. Что ж, пусть так и будет. Мы должны сохранять хладнокровие и поддерживать дисциплину. Кортес не просто победит войска Веласкеса, но и привлечет их на нашу сторону, я в этом уверен. У него поразительный талант. Я хочу, чтобы Кортес напал на город извне. Когда мешика вступят в сражение за городом, мы сможем сбежать отсюда и, присоединившись к Кортесу, покончим со всем этим. На это я и надеюсь. Отметьте это в письме, отец Ольмедо.

— Гип-гип ура Агильяру! — крикнул кто-то.

— Todavía no, no hurras por favor. Пожалуйста, не надо никаких «ура», пока не надо.

— Может быть, Кортес проиграет, — бодренько заявил Ботелло.

— Проиграет, — подхватили войска.

— Никогда! — перекричал толпу Агильяр. Он сам верил в то, что говорил. — Nunca. Вы же знаете своего капитана, своего команданте, правда? — Агильяр вскинул руки в воздух. — Он когда-нибудь проигрывал?