Книга Бриллианты на пять минут - Лариса Соболева

– Ну, что-то оно, конечно, стоит, но не ту сумму, которую вообразили себе все участники трагедии. Вы, Ксения Николаевна, ничего не хотите мне рассказать?

– Друг мой, я все рассказала. Если вас еще что-нибудь интересует, спрашивайте прямо, а не юлите. А то современные люди все намеками обходятся, будто я должна знать еще один язык – язык намеков.

– Ну что ж, раз вам нечего сказать… А что зять, так и намерен вас…

– Ой, не говорите! – всплеснула старушка руками. – Вернулся из тюрьмы лютый. И чуть в больницу не попал, когда увидел меня на ногах. А я ему ультиматум – выметайся сам из моего дома. Думаете, он убрался? Грозит созвать консилиум врачей…

– Можно мне поговорить с вашим зятем?

– Пожалуйста. Позвать?

Ксения Николаевна вызвала зятя. Тот, увидев следователя, приблизился к нему с опаской. Щукин завел его за автомобиль и зашипел:

– Слушай меня внимательно, мерзавец. Будешь доставать Ксению Николаевну, грозить домом престарелых, я тебя упеку надолго. Не понравилось сидеть?

– За что вы меня… упечете? – выдавил раскрасневшийся Роман Семенович.

– А мне причину не надо искать. Вон ребята в машине сидят, они тебе любое уголовное дело состряпают. Понял?

– Да хоть сейчас! – весело подтвердил из машины слышавший разговор Вадик. – Наручники есть.

– Я… не… буду… – пролепетал Роман Семенович.

– Смотри! – погрозил пальцем Щукин. – Я буду навещать Ксению Николаевну и если только замечу у нее плохое настроение…

– Понял, – закивал зять. – Не заметите.

– Отлично, – садясь в машину, бросил Щукин. – До свидания, Ксения Николаевна.

Отъехав, Щукин притормозил, задумался.

– Вас что-то беспокоит, Архип Лукич? – спросил Гена.

– Как тебе сказать… у меня в голове некоторые вещи не увязываются. Как могли ювелиры пуститься в крайности, не распознав подделку?

– Какая разница! – воскликнул Вадик. – Мы раскрутили почти дохлое дело, нашли убийцу в считаные дни, он сознался. Что еще надо?

– Я знаю, что надо! – воскликнул Вадим. – Отметить победу.

– Ты прав, – сбросил с себя некий груз Щукин и взялся за руль. – Только за Славкой заедем. Как-никак, а его первое дело удачно завершилось.

Он крутил руль, а думал о Ксении Николаевне. Почему же Казимир Лаврентьевич так хотел выяснить ее адрес? Наверное, чтоб спросить, как ей удалось обвести его вокруг пальца? Ох, и старушка-веселушка! Так или иначе, а он, Щукин, доказал, что по праву занимает место в прокуратуре. И давно ему не было так хорошо на душе.

В это же время к Батону завалили давнишние кенты в количестве трех человек. Он открыл дверь, уставившись на бывших собутыльников, будто первый раз их видел. Один из троих вынул из карманов две бутылки и заулыбался во весь рот:

– Опа-на! Батон! Встречай!

– Я не Батон, а Рауль, – хмуро проговорил тот. – Вы ошиблись.

Он захлопнул дверь, постоял, слушая возгласы возмущения и ругань, затем прошел в комнату, упал на диван перед телевизором. А выпить хотелось…

– Пройдет, – настраивал себя Рауль. – Без выпивки жить можно. Лукич обещал место подыскать, квартира есть, жену найду, а то скучно. Да я ж вполне счастливый человек!

Нарисовав себе картины безоблачного будущего, он согрел чайник и уселся пить чай.

Однажды майским утром Ксения Николаевна неторопливо шла под руку с Софийкой по аллее кладбища, подробно рассказывая историю матери и колье. Стояла прекрасная погода, шелестела зеленая листва, пахло свежестью. Добравшись до трех могил, огороженных железной оградой, Ксения Николаевна и девушка сели на низенькую скамью. Софийка, доставая еду, рюмки и коньяк, спросила:

– Ба, так ты никогда не видела своего отца?

– Видела. Один раз. В сорок третьем году…

От Николая письма приходили редко. Он писал, что живется ему неплохо, только страшно тоскует по жене и дочери.

Левка так и работал сторожем, Анастасия тоже устроилась на работу – то полы мыла, то посуду. И все замирала, боясь, что за ней и Левкой придут. Теперь арест означал не просто вычеркнутые годы жизни, но и смерть. Стрижаку повезло – в тридцать шестом столько не расстреливали. И о них забыли…

Грянула война, с нею окончательно пропал и Стрижак. Нужда в рабочих руках позволила Анастасии получить более выгодное место. Сначала, пройдя краткий курс обучения в фабрично-заводском училище, она работала на военном заводе, затем ее образованность заметил директор, предложил помогать ему. Только в сорок третьем осенью она получила весточку: «Ваш муж в госпитале, он ранен и ждет вас». Бросив все, Анастасия помчалась с дочерью к Николаю.

В госпитале ее почему-то сначала привели к врачу. В маленьком кабинете сидел худой с уставшим бледным лицом мужчина. Мельком взглянув на нее, он сказал тихо, отвернувшись в сторону:

– Теперь я понимаю, почему Стрижак даже в бреду звал вас. Вы очень красивы…

– Вы меня вызвали, чтобы сказать это?

– Нет, Анастасия Львовна. Ваш муж очень храбрый человек, достойный уважения. Разбомбили санитарный поезд, в котором ехал раненый Стрижак, и он помогал вытаскивать раненых из поезда. Спас двух сестричек, совсем юных девочек, хирурга… мою дочь. Я, честно скажу, потрясен: ведь он был сам тяжело ранен. Ордена не получит, так как воевал в специальных войсках… ну, из заключенных… таким орденов не дают…

– Бог с ним, с орденом, лишь бы…

– Анастасия Львовна, – перебил он, – Стрижак перенес несколько операций, но гангрена прогрессировала… Я сделал все, что мог. Вы же понимаете – я его должник.

– Вы хотите сказать… – задохнулась она.

– Я боялся, что вы не успеете… Стрижак умирает.

Он сам отвел ее в палату. Николай был с ног до головы перебинтован и без сознания. Анастасия подвела к нему Ксюшу, которой к тому времени исполнилось одиннадцать, низко склонилась к его лицу.

– Коленька, – позвала она тихо. – Мы приехали… умоляю тебя, очнись.

Ксюша смотрела на незнакомого мужчину и кусала губы от жалости к матери. Она не помнила отца, его заменил ей Левка. Иногда Левка заменял и мать, уж слишком Анастасия была строга и требовательна, а он тихонечко баловал ее. Конечно, перебинтованный мужчина вызвал в девочке сострадание, но она тогда больше переживала за маму, бредившую мужем.

Стрижак очнулся после укола и сразу узнал жену, подобие улыбки осветило его лицо. Улыбнулась и Анастасия, ведь он не должен заметить, как ей плохо, не должен знать, что умирает. Но он это прекрасно понимал.

– Настя… – едва зашевелил Николай губами. – Ты лучшее, что у меня было…