Книга Царство Прелюбодеев - Лана Ланитова

– А убийцу наказали?

– А убивец мой на каторгу пошел. Но разве мне от этого легче? Муторно и погано. А тут вишь ли, оказывается, я к тому же – прелюбодей… Эвона, как! А что? Я – молодой, до женского полу, конечно, охоч. Не монах же. Когда хозяин зачитывал мой приговор, так веришь, я только там о некоторых бабенках и припомнил.

– Да, Макар, влипли мы с тобой. Я тоже многое бы отдал сейчас, чтобы живым оказаться. Не стал бы уж так грешить без оглядки. Вот ты говоришь, что дом у меня красивый… А зачем он мне нужен, ежели в нем тишина замогильная и костям зябко, даже когда огонь в камине горит?

– Твое благородие, давай не будем тоску гнать. Тоска – она тетка злая, в гости идет без приглашения. А уж куды припрется, то поселится – хрен выгонишь!

Тоска серая на сердце залегла,

Скука смертная скудала, извела.

Добру молодцу ни охнуть, ни вздохнуть –

Окаянную не скинуть, не спугнуть.

Пропел Макар протяжным и монотонным голосом отрывок из какой-то скорбной и безысходной песенки. Владимир невольно поежился.

– Эх, где наша не пропадала? – вскинулся купчишка. – Авось и заживем не хуже. А? Слушай, у тебя есть что-нибудь пожрать? Я как попал сюда, ем только в гостях, а дома мне с утреца кладут на стол кружку воды и две корочки хлебные. Арестантов на каторге лучше кормят. Мой убивец сейчас, поди, кашу лопает…

– Макарушка, ну брось. Кашу мы с тобой и сами как-нибудь смастерим. У меня получалось.

– Да ну? Попробуй, Владимир Иванович, а то брюхо уже подвело.

Владимир сосредоточился и попросил… именно кашу. Раздался знакомый грохот, и на стол прилетели две большие деревянные тарелки, полные рассыпчатой гречневой кашей, в которой плавились кусочки сливочного масла, в два раза больше, чем давали до сих пор. От каши шел душистый гречневый пар. Рядом с тарелками оказались две кружки горячего чая.

– Володя, это же – настоящее богатство! Живем! – довольный Макар присел к столу.

Через пять минут от каши и чая не осталось и следа.

– Знаешь, что мне эти дни покоя не давало? – спросил, повеселевший Макар.

– Что?

– Этого самого Горохова никак забыть не мог, которого мы ночью с тобой видали. Помнишь, он хладные трупы закапывал.

– Помню, я у Виктора попробовал разузнать: одни ли любодеи на его участке проживают? Он уверил, что так.

– Так он тебе и сказал правду… Откуда же тот ирод столько мертвых баб понабрал?

– Ты знаешь, у меня справа живет сосед немец Генрих Францевич Кюхлер, бывший врач и прозектор, а по совместительству, как выяснилось, некрофил…

– Это, как это… «фил»?

– Некрофил… Ну, это – отклонение душевного свойства. Это… как тебе сказать…

– Говори, как есть.

– Короче, этот немец при жизни сожительствовал с хладными трупами. Любовь творил с уснувшими навек телами. Он и сейчас тем же занимается. А прикрывается «важностью для науки». Он и режет их в «научных целях».

– Вот гадость-то, какая… – Макар аж привстал, серые глаза округлились от удивления. – А еще главное, мы – прелюбодеи, такие сякие. А прямо под носом – такие ракалии! Правильно мой дядюшка ферфлюхтеров[129] окаянных остерегался.

– Да нет. Немцы тут ни при чем. Он мог быть и русским. Я знал немало почтеннейших «гансев». Они для русского государства много пользительного сделали. А Кюхлер, что ж? Так в «семье не без урода». Францевич этим и при жизни занимался, и тут проникает как-то в божий мир – на кладбищах тела девиц, почивших от внезапной смерти, ворует.

– Вова, а как он это делает? Может, и мы лазейку на волю найдем? Я бы к Груне своей сбегал. Посмотрел бы, кто возле нее отирается.

– Может, и найдем потом лазейки. Только не сейчас. Сейчас рано пока. Мы еще учебный курс, будь он неладен, не прошли.

– А мы потом этого самого Францевича и попытаем: как он в «свет» лазает?

– Попытаем, а как же… Виктор мне и сказал тогда, что, мол, убивцев тут нет. Что они живут в других областях, в нижних пределах.

– И все равно этот Горохов мне покоя не дает. Давай-ка прямо сейчас сходим к нему в гости, раз он приглашал, и допросим его с пристрастием. А?

– А давай. Время-то до урока надо как-то «убить». Нас двое – чего нам бояться? Только знаешь, он порой говорит мудрёно, по-старому, как пращуры наши толковали. Я и половины его речей не внял тогда, – обескуражено промолвил Владимир.

– Ничего, Владимир Иванович. Я из купцов, и к старорусским глагольствам более привычен, – хмыкнул Макар. – Это ты больше по-французски баешь, а мы сызмальства к простому люду ближе. Разберемся, не переживай.

– Ты прав. Я до какого-то времени и писал-то только по-французски, по-русски много хуже, – смущенно подтвердил Владимир.

Сборы были недолгими: через пять минут оба приятеля бодро шагали в сторону дома господина Горохова.

Долгая лунная ночь была позади. Серый день давно вступил в свои права: загудели гигантские пчелы; их мохнатые, полосатые бока сталкивались меж собой, вызывая металлический звон; большие стрекозы с разноцветными, радужными глазами, похожими на цветные зеркала, мельтешили золотистыми крыльями; на глянцевых листьях все так же томно вздыхали бабочки с женскими образами, созданными классическими живописцами.

Владимир и Макар проходили мимо куста белого жасмина, когда любопытный взгляд Владимира случайно приметил новый художественный образ – бабочка походила на лучезарную Венеру Сандро Боттичелли. Тот же милый, чуть печальный лик; светлые, развевающиеся на ветру, волосы; приглушенные, словно припудренные, тона удлиненных крыльев. Она запуталась длинными волосами в ветвях, огромные глаза с надеждой смотрели на двух приятелей, ожидая помощи.

– Макар, погоди немного, я помогу крылатой красавице.

Владимир задержался возле куста, заботливые руки аккуратно распутали золотистые пряди.

– Сударыня, вы свободны, – галантно произнес Владимир.

Маленькая Венера кротко улыбнулась и зависла в воздухе, чуть шевеля нежными овальными крыльями, похожими на красную накидку с золотистыми и голубыми разводами. Крылья распахнулись, будто ткань от ветра, и взору удивленных приятелей предстала стройная женская фигурка: правая рука прикрывала небольшую девственную грудь, а левая с прядью светлых волос покоилась на тайном алькове меж длинных ног. Кончики ступней упирались в раскрытую морскую раковину, появившуюся прямо из эфирного облака.

– Ого! Вот это фемина! – присвистнул Макар и сдвинул шляпу.

Бабочка Боттичелли немного покраснела и прикрыла наготу легкими крыльями.