Книга Китайская цивилизация - Марсель Гране

Занимая «требующее доверия положение над толпой народа и над князьями и царями», император должен быть добродетелен, иначе его управление не станет ни благодетельным, ни справедливым. Он отвечает за счастье своих подданных, и в принципе только он один за него и ответствен. Величие императора оказывается ограниченным с того момента, как перестают его рассматривать в качестве мистического по своей природе и уже поэтому безусловного величия и как только его отождествляют с очагом нравственного сияния. Само собой разумеется, оно не оправдывает ни деспотического господства, ни использования обращенной на достижение личных целей власти. Когда император Уди воспользовался обрядом принесения жертвы «фэн» для мольбы о всемогуществе, он находился под влиянием мистических побуждений. Молитва его была тайной, то есть прежде всего личной («сы»). Думают, что император просил Бессмертных о полной власти, и, если его спутник скончался вскоре после жертвоприношения, это случилось потому, что императору удалось переложить на него беды, которые угрожали ему самому. Однако императоры династии Тан (725) больше не захотели, чтобы в жертвоприношении «фэн» оставалось что-то тайное; церемония происходила «с единственной целью мольбы о счастии для всей массы народа». А император Вэнь еще в 167 до н. э. провозглашал принцип: «Согласно тому, что мне известно о Небесном Пути, «Тянь дао», беды проистекают от дурных деяний, а счастье наступает в результате добродетельности. Ошибки всех чиновников должны брать начало во мне самом. Тем не менее чиновники, обязанные совершать тайные молебствия, перекладывают беды на нижестоящих: это значит делать явственным то, что у меня совершенно нет добродетели». Вот почему уничтожили должность тайно молящегося. Отметим, однако, что в 178 г. император применил более гибкий оборот: «Когда упорядоченность в империи поколеблена, причиной я один, Человек Единственный, и, может быть, еще две или три особы, держащие в руках администрацию и служащие как бы моими руками и ногами». В практической повседневной деятельности феодальных времен именно потому, что министры служат руками и ногами князя и, словно группа братьев, образуют единое тело со своим хозяином, они и могут его подменить, чтобы избавить от несчастий. Таким образом, император Вэнь сохранял за собой возможность искупительной передачи, но предполагал ограничить искупительные наказания только крупными главами императорской администрации. Тем не менее даже для крупных чиновников был принят принцип, что уголовные приговоры, будучи первоначально поводом для императора исповедаться в отсутствии у него добродетели, позднее стирались помилованием, в котором во всем своем величии воссияло императорское благодеяние. Система периодических продвижений по службе и помилований заменила репрессивную систему императоров Цинь. Амнистии сопровождались пожалованием главам семейств некоторой ступени продвижения по иерархической лестнице, тогда как матери семейств, со своей стороны, получали в дар существенное количество вина и говядины. В ставшей конституционной теории правления через благодеяния император осуществляет власть, представляя ее как вселенский источник поддержки и облагораживания.

На том же принципе основывается императорская администрация. Вскоре после указа 178 г., когда император Вэнь, унижаясь и исповедуясь в отсутствии у него добродетели, спас Китай от катастрофы солнечного затмения, он приказывает «всем подумать об ошибках, которые он совершил, о недочетах в его знаниях, в его взглядах и его мыслях» и «ясно ему об этом заявить». В том же году, снова заявив о важности критики, он отменяет закон о наказании «за непочтительные речи». Дозволить свободу критики – значит избежать, чтобы «простые люди произносили проклятья в адрес императора и строили против него козни». Помимо этого основного, но отрицательного результата государь стремится, «дозволяя каждому открыть, что лежит у него на душе», побудить прийти к нему из самых отдаленных уголков империи «людей высокой добродетели», иначе говоря чиновников, практикующих в своей деятельности мораль искренности. «Посоветуйте мне (людей) мудрых и добрых, прямых и честных, способных высказываться со всей неподкупностью, идти до конца в своих замечаниях». Подобно вассалу, чиновник скорее советник, чем простой исполнитель. Главная задача императора и тех, кто находится ниже его, всех его подручных состоит в пробуждении призвания честных советников (мы видели, что легисты и сборщики налогов, занимаясь своим ремеслом, получали почетное наименование неподкупных осведомителей). Сам корпус чиновничества задуман как воплощение совести империи. И действительно, он представляет продолжение совести императора. В нравственном отношении он стоит то, что стоит Человек Единственный, а совокупность искренности, которую можно найти в стране, показывает, каков вес искренности императора. Действенность, извлекаемая императором из своего величия, представленная в виде морализаторской энергии, пронизывает народ после того, как она удобрит корпус администраторов, набранных в силу просто ее притягательности.

Похоже, что с этого момента задача администрации и задача государя сводятся к воспитательной деятельности. Императорская добродетель сохраняет в самой своей сущности значимость наставляющей силы, и иногда представляется, что император похож на аскета в своей деятельности наставника. К примеру, известно восклицание императора Вэня в 162 г.: «Я встаю с зарей! Ложусь в середине ночи! Все мои силы посвящаю империи! Я изматываю себя, я страдаю ради людского множества!» Но эти извиняющиеся восклицания издаются им на заседании совета, и он опубликовывает их в своем указе, хотя императорское покаяние, чтобы быть действенным и продолжать походить на покаяние великого аскета, должно бы быть молчаливым. Дело в том, что под влиянием наследников феодальных обычаев, литераторов-эрудитов, даже если они выступают от имени мистической традиции, наставническая деятельность государя превращается просто в воспитательную. Император уже больше не хозяин, преображающий вещи и существа, при этом ничего не сообщая о своих чудодейственных приемах. По образцу государственных советников, пытающихся отстранить от двора любителей тайных совещаний, он начинает играть роль учителя-проповедника. Императорской проповедью распространяются наделенные прежней действенностью его мистические приемы. Больше нет и речи о придании государству роли начальника или об осмыслении власти государя как власти принудительной. По мере возможности император воздерживается от законодательной деятельности. С помощью благодетельных постановлений он старается уничтожить законодательные запрещения или же, прибегая к частым амнистиям, ослабить их отрицательные последствия. Вместо регламентирования он воспитывает, а его чиновники умоляют, вместо того чтобы распоряжаться. Вся администрация скрывается под видом учебного заведения. Она остерегается любого подобия принуждения. Ею подчеркивается, что она ожидает добиться всего под воздействием лишь облагораживающей дисциплины. Своей единственной целью она считает поднять всех подданных императора до положения честных людей («цзюньцзы»), что прежде считалось привилегией исключительно знати. Сын Неба начинает выглядеть верховным государем, как только ставит своей целью с помощью морализаторской пропаганды облагородить весь народ целиком. Иначе говоря, как только он сводит роль государственного аппарата к распространению древнего идеала культуры и им придается государству в качестве первой задачи проведение цивилизаторской деятельности, понимаемой в исключительно нравственном смысле.