Книга Маргарет Тэтчер - Жан Луи Тьерио

Вечером 31 марта, когда еще никто не верил в неизбежность вторжения, Джон Нотт пригласил Маргарет в ее кабинет в палате общин, чтобы срочно переговорить, и сообщил, что аргентинцы планируют напасть на острова 2 апреля. «Совершенно потерянный и уничтоженный, — вспоминает Маргарет, — он так выразил точку зрения министерства обороны: если Фолкленды будут завоеваны аргентинцами, то их невозможно будет отвоевать». Маргарет пришла в ярость и коротко бросила: «Если они будет завоеваны, мы должны будем их отвоевать». В этот момент в палату общин прибыл первый лорд Адмиралтейства[149], сэр Генри Лич. Он был в гражданском костюме и потому задержан представителями службы безопасности в холле. К тому же он не имел при себе документов, так что понадобилось вмешательство одного из организаторов партии консерваторов, чтобы выйти из этого неловкого положения. Так, Фолклендский кризис начался как опера-буфф, но продолжение было куда более серьезным. Лич продемонстрировал гораздо больший оптимизм, нежели вышестоящий министр. Маргарет пишет в мемуарах: «Он выказал спокойствие, даже безмятежность, заявив: „Я могу собрать флот, в составе которого будут эсминцы (эскадренные миноносцы), фрегаты, десантные баржи, суда сопровождения. Возглавлять его будут авианосцы ‘Гермес’ и ‘Инвинсибл’. Он будет готов выйти в море через сорок восемь часов“». И это не какой-нибудь хвастун попусту бахвалился. Лич сказал, что будет тяжело, неизбежны потери и жертвы, противовоздушная оборона слаба и что у авиации, базирующейся на авианосцах, в распоряжении есть только самолеты с вертикальным взлетом, и у нее, так сказать, «короткие ноги», то есть радиус действия у нее не слишком велик. Однако сам он произвел великолепное впечатление. «Железная леди» успокоилась: «Генри Лич мне доказал, что если нам придется сражаться, то отвага и профессионализм британских войск победят».

Однако пробил час кризиса, в том числе и политического. Оппозиция принялась разоблачать этот акт международного разбоя, который госпожа премьер-министр не смогла предупредить. Она была вынуждена столкнуться с парламентской фрондой не только в рядах оппозиции, но и в рядах своего большинства. Впервые после Суэцкого кризиса 1956 года палата общин собралась на внеочередное заседание в субботу. Напряжение было ощутимым. Некоторые заднескамеечники уже считали, что Маргарет загнана в угол и обречена на отставку. На трибунах консерваторов спорили и размышляли, а быть может, кое-кто и «играл на повышение или понижение». Но ее холодная решимость, мужская уверенность и патриотический порыв разожгли огонь старого гимна «Правь, Британия, морями…», а ведь многие думали, что он уже давно угас навсегда. Речь ее была жесткой и твердой: «Я должна напомнить членам палаты, что Фолклендские острова и их прибрежные воды были и остаются британской территорией <…>. Никакая агрессия и никакое вторжение не смогут изменить этот основополагающий факт. Цель правительства состоит в том, чтобы острова были освобождены от любой оккупации <…>. Население Фолклендов <…> имеет право определять свое гражданство. Их образ жизни — британский, они — граждане Великобритании, подданные Ее Величества. Воля народа Великобритании — гарантировать это право. В этом наша надежда, и на это будут направлены наши усилия». Даже в рядах левых раздались аплодисменты. Майкл Фут, лидер лейбористов, был охвачен всеобщей эйфорией, сотрясшей Англию. Он поддержал идею отправки экспедиционного корпуса, «ибо вторжение не есть начало оправдания, в нем нет ни малейшей доли законности».

Однако общественное мнение еще не было до конца на стороне Маргарет. Около 60 процентов респондентов при опросах обвиняли ее в том, что она позволила захватить Фолкленды. Однако отправка экспедиционного корпуса способствовала изменению общей атмосферы. «Юнион Джек» развевался над вывесками магазинов, в бутоньерках «цвели» маковые головки. В понедельник корабли экспедиционного корпуса под громкое «ура» толпы стали сниматься с якоря. И вот уже около сотни кораблей, 40 самолетов и 26 тысяч человек, среди которых был и сын королевы, принц Эндрю, служивший на авианосце «Инвинсибл», «на всех парах» неслись по направлению к Южной Атлантике.

Очень быстро вновь восстал из пепла Священный союз, как в лучшие дни войны с фашизмом. Речь шла о том, чтобы победить диктатора, вести борьбу с политикой «свершившегося факта». Но, к своему великому сожалению, Маргарет понимала, что нужен и «козел отпущения». Два министра подали ей прошения об отставке: лорд Каррингтон и Джон Нотт. Первый взял на себя ответственность за то, что не почувствовал приближение кризиса, второй — за то, что не «перевооружил» острова, то есть не усилил их защиту, когда на то еще было время. Но Маргарет не могла себе позволить сменить министра обороны в тот момент, когда флот был в походе. Скрепя сердце она согласилась на отставку лорда Каррингтона и на замену его Фрэнсисом Пимом. Но выбор этот был очень труден. Разумеется, Каррингтон — один из «мягкотелых», из тех сторонников консенсуса, что всегда отступают перед возможным столкновением. Но он был одним из тех «вельмож-консерваторов», которые несут на своих лицах отпечаток старинного рода и расы, а также традиции служения королеве. С профилем истощенного орла и искрящимся юмором взглядом, он был самим символом верности. Письмо, которое он написал Маргарет после своей отставки, стоит процитировать хотя бы потому, что в нем раскрываются великие достоинства его души: «Я думаю, что был прав, уйдя в отставку. Климат становился таким, что существовать мне в нем было бы невозможно, любой совет, который я бы вам дал, сочли бы неприемлемым, а меня бы обвинили в том, что я виноват в любой ошибке из-за того, что дал неверный совет. Партия теперь превратится в блок, который будет за вашей спиной <…>. Хотя я никогда не претендовал на то, что был согласен с вами во всем, мое восхищение вашей отвагой, вашей решимостью и вашим запасом сил бесконечно. Вы заслуживаете победы, и если понадобится хоть что-то, что я мог бы сделать, чтобы помочь вам, вам стоит лишь попросить меня об этом, и я тотчас же все сделаю». Кстати, Маргарет достаточно правдиво описывает свое тогдашнее состояние духа: «Я заменила умного „мягкотелого“ на мрачного „мягкотелого“»…

Пока флот шел к Южной Атлантике, дипломатия вновь вспомнила о своих правах. В тот момент кризиса никто всерьез не думал, что разразится вооруженный конфликт. Англичане старались заиметь как можно большее число союзников. Большинство стран ЕЭС согласилось встать на сторону Соединенного Королевства, по крайней мере, в вопросе о введении эмбарго на поставки оружия, то есть об установлении торговой блокады Аргентины[150]. Маргарет Тэтчер пишет в мемуарах: «Франсуа Миттеран был среди наших самых верных друзей вместе с руководителями стран Содружества». Другие источники сообщают, что отношения в то время были более натянутыми, так как президент Франции отказался передать англичанам шифры, позволявшие отводить или перенаправлять французские управляемые крылатые ракеты «Экзосет», проданные Аргентине. Увы, ему приходилось способствовать развитию французской оборонной промышленности… Кстати, Чили, страна, находившаяся под управлением генерала Пиночета, тотчас же пришла на помощь англичанам и предоставила в их распоряжение все сведения, собранные ее радарами[151].