Книга Воевода Дикого поля - Дмитрий Агалаков

В завершение стройки ставили детинец – центральную башню в крепости, выше и надежнее других. Он – последний оплот для тех, кто, обороняясь от недругов, не в силах помешать вражьему племени войти в пределы крепости. Но сколько раз бывало, когда стены и башни взяты, а вот детинец стоит и бьется на смерть. А то и победителем выйдет – коли придут свои на помощь или отступит враг…

К вечеру в первых днях декабря Тимоха, взмокший, растрепанный, вошел в избу к князю и сказал:

– Григорий Осипович, кажись, все сделали. Есть теперь наша крепостица. И хороша, хороша!

– Утром с соседних холмов и поглядим на нее, – ответил князь. – А теперь поди, умойся, мне Мишка баньку топил, так еще успеешь. Иди же, иди. Завтра вместе любоваться будем!

Какого же было удивление князя, когда на рассвете вышел он из свой избы: повсюду лежал первый снег! Тонким белым покровом. Чистым, ясным, на сухой желтой траве, на избах, на косых крышах крепостных башен.

Сама природа подгадала так, чтобы положить этот снег, когда встанет грозным оплотом новая русская крепость…

2

Зима прошла тоже в трудах немалых: подгоняли бревна новой крепости, пилили сосны для жилых срубов, поставили добрую церковь, палаты для воеводы, бани. Все сделали так, чтобы осталось лишь одно: сплавить этот лес вниз по Волге, выволочь бревна на берег и, на диво всем, за месяц поставить красавицу-крепость.

Но было одно важное событие, о котором мало кто знал. Уже на излете зимы, когда потеплело, Григорий Осипович, взяв сотню стрельцов и наказав еще сотне следовать за ними на расстоянии, отправился вниз по Волге. Через двое суток он увидел перед собой на берегу великой реки руины древней булгарской столицы – города Булгара, веками, до Батыева нашествия хозяином стоявшего на этих землях, а потом захиревшего и обезлюдевшего. Полуразрушенные каменные башни и храмы поднимались тут – мертвый город, забытый город. Ничейный.

Засекина уже поджидали: на другой стороне был разбит лагерь, стояли шатры, дым поднимался от костров. Они встретились в самом центре мертвого города: с одной стороны – Засекин и его спутники Савелий Крутобоков и дворянин Пушкарского приказа Фома Вареников, а с другой – три важных ногайца. Сидевший на коне по центру был в хвостатой куньей шубе и шапке с такими же хвостами, с кривым мечом у пояса. Смуглое узкоглазое лицо, тонкий рот, тонкие усы и бородка, точно кистью обведенные. У двух других, помоложе, при таких же мечах, в руках копья, за спинами луки. Настороженно смотрел предводитель на московита…

Они съехались.

– Здравствуй, мурза Адыгей, – сказал Григорий Осипович. – Дай Бог тебе здоровья! Удивлен, что знаю твой язык?

– Удивлен, – признался мурза. – И тебя да хранит Всевышний, князь!

Условие Засекина было такое: встречаются на нейтральной территории, но чтобы мурза Адыгей, заклятый враг Уруса, пожаловал лично и взял с собой двух самых надежных и преданных людей – таковыми оказались родные сыновья мурзы.

– Привет тебе от царя Московского, – продолжал Засекин. – А вот и подарок от него. Фома! – он протянул руку к Вареникову, и тот полез в дорожную сумку.

Пристально следили за московитами сыновья Адыгея – каждое движение улавливали. За отца – убьют на месте, только повод дай!

Фома осторожно вытащил из сумки кинжал в дорогих ножнах – так и переливались брильянты по металлу с гравировкой!

– Этот нож Иоанн Грозный много лет у пояса носил, – сказал Засекин. – Велика память, да теперь он твой!

Адыгей кивнул, и один из сыновей принял подарок.

– Спасибо царю Московскому, – ответил мурза. – А теперь говори, зачем вызвал меня? О чем в письме написать не смог? Верю, что причина важная была у тебя, князь, не стал бы ты попусту имя царя своего упоминать! И меня оскорбил бы пустым вызовом.

– Все так, мурза Адыгей, – кивнул Засекин. – Разговор наш будет коротким, но, прежде чем станем с тобой кумыс пить в твоем али моем шатре, хочу сказать главное. Ты – недруг Урусу, то всем ведомо, но ты можешь стать другом царю Московскому и укрепиться на волжской земле так, как не был крепок до тебя ни один мурза! Будешь торговать с Москвой, ходить с русичами в походы, получать дорогие подарки и называться младшим братом царя. А ежели Урус надумает против тебя дурное и одолевать станет, то государь Московский поможет, как должно помогать младшему брату, когда тот в беду попадает. Хочешь так жить?

Адыгей не любил русских, но к мурзе Урусу вообще питал лютую ненависть!

– Хочу, – ответил он. – Так о чем меня-то просишь?

– Мы будем крепость ставить на Волге – новую крепость, где ты станешь первым и самым желанным гостем. Хочу, чтобы, приняв соглашение о вечном мире, ты не мешал нам. За это и получишь дружбу и помощь царя Москвы.

Еще одна крепость на Волге?! На их, ногайской, Волге?! Царь сменяет царя, и каждый новый с той же прытью шагает и шагает вперед, никак не желая остановиться!

– Но для мурзы Уруса эта крепость станет вражьим оплотом, – продолжал меж тем Григорий Осипович. – Против него и ставим ее. И для твоей, и для нашей защиты. Согласен ты?

Мурза Адыгей размышлял.

– А казаки? – спросил после паузы. – Царь Московский жалует их, на службу берет, а ведь они – наши злейшие враги после Уруса! – Мурза нахмурился: – Как быть с ними?

– Я отвечу тебе, – степенно кивнул князь. – Лично всем казакам накажу, кого знаю: Уруса грабьте, бейте сколько хотите, но тронете людей Адыгея – головы вам не сносить! Вешать буду без жалости, слово тебе даю княжеское! Думай, мурза Адыгей, решай…

На прокопченном лице степняка появилось подобие улыбки, щелочки глаз стали еще уже:

– А что тут думать, князь? Едем в мой шатер, где и отпразднуем наш союз. Я принимаю твое предложение и готов стать младшим братом царю Московскому!

Конца весны все дожидались с великим нетерпением, Иван Афанасьевич Туров в том числе. Подчистую объели его строители будущей самарской крепости, обитатели ее и сторожа. Князя потчевал он окороками, осетриной да икоркою, стрельцов – конской колбасой да стерлядкою, строителей – копченым лещиком. Всех кормил! Вот хлебные амбары его и оскудели. Пора было отправлять воинство прочь из Казани, пора!

Едва начался ледоход, принялись строители вязать у берега в плоты стены и башни будущей крепости, другие постройки, и в конце апреля спустили уже плоты и струги на воду. Можно было трогаться в путь.

– Прощай, Иван Афанасьевич, – поклонился казанскому воеводе Засекин. – За обеды благодарствую, но, уверен, мне и другая еще помощь от тебя понадобится. Рано или поздно ногайцы выйдут на нас: не смирится мурза Урус – землю будет есть, а стрелу в нашу сторону пустит! Так ты уж помоги по мере сил!..

– Все сделаю, – заверил его Туров. – С Богом, князь, с Богом!

Полреки перегородили плоты и струги, двинувшиеся из Казани вниз по студеной еще Волге. И вот уже на середине пути заметили московиты: сопровождают их вдоль берега ногайцы! То пропадают за лесочками и холмами, то вновь вылетают ближе к берегу… И в их непрерывной скачке читал князь Засекин бешенство мурзы Уруса, люто Москву ненавидевшего, но мало что противопоставить ее неутомимой настырности способного.