Книга Маримба! - Наталия Терентьева

Никакого отношения Юлька к этим цыганкам не имела. И к другим тоже. Разумеется, землю с кладбища мне под дверь не сыпала. И вряд ли колдовала, очень сомневаюсь. Почему же я поверила цыганкам? Потому что была глупа? Наверно, только лишь поэтому.

– Уважаемые мои гости! – сказала я чинно сидящим куклам, мишке, белочке, слонику… – Я рада, что вы были в моей жизни. Даже если мы расстались плохо. – Я перевела взгляд на портреты моих ушедших родственников. – И мои дорогие родные! Мне жаль, что сегодня я не слышу ваших голосов.

Я чуть-чуть постояла в тишине, стараясь услышать внутри мамин голос – «Дочка…». Папин… бабушкин… Дедушкин совсем не помню, и голосов папиных родителей – тоже. Но мамин голос вдруг четко произнес в моей голове: «Ты обещала Катьке!»

– Да, правда, – кивнула я, глядя на мамин юный портрет. Мама ненавидела фотографироваться, и у меня почти не осталось снимков, где ей больше тридцати пяти, только крохотные паспортные, с которых она смотрит строго и встревоженно. – Я обещала.

Обещала устроить себе «экшен». Мероприятие, активный отдых. Куда-то выйти. В свет, в полусвет… Может, мне сходить в консерваторию? И волки сыты, и овцы целы. Музыка есть музыка. И нарядиться придется. И Катьку успокою. И по центру Москвы прогуляюсь… Я включила снова компьютер. Нет, не получится. Сегодня в консерватории вечер оперной музыки, поют две дамы, а я не люблю женских оперных голосов, особенно высокое сопрано. Уважаю, ценю, верю, что это большая ценность, но не люблю. Мне больше нравятся музыкальные инструменты, которые не в горле, а в руках. Или на полу стоят – тяжелые, черные, со струнами и клавишами. Так… Зал Чайковского… – выходной… Цирк? Нет, это слишком. На Полунина я бы сходила, на его грустных клоунов, посмеяться, поплакать, посмотреть на мимов, которые говорят о вечности, но он обычно приезжает в Москву позже, глубокой осенью, когда лучше плачется. Мой день рождения – золотой, прекрасной осенью, когда еще бывает ясное небо, хочется жить, гулять, вдыхать прелый запах первых опавших листьев, любоваться последней красотой перед долгой-долгой нашей зимой. Так, ну куда тогда? Просто в театр? Я люблю театр, но сегодня не пойду. Я уже устроила себе дома театр. Пьеса для одного актера с ожившими предметами и чревовещанием…

Что тогда? Шоу дрессированных котов? Котов жалко. У меня двадцать лет жил кот, у нас с мамой. Умный, самонадеянный, абсолютно самодостаточный кот Ихолайнен. Длинное финское имя, которое придумала, понятно, я, со временем сократилось в милое ласковое домашнее Плюша. Ихолайнен знал оба имени, но отзывался по желанию. Желал – приходил, садился рядом, смотрел загадочными изумрудными глазами, в руки не давался. А не желал – так и не дозовешься, как ни зови. Я читала, что котов можно дрессировать – на еду исключительно, не на ласку. Но с трудом могу себе представить Ихолайнена, который даже ради кусочка вырезки встает на задние лапки или мяучет по приказу. По стенкам бегал – да, по шторам тоже – в молодости, неприятным ему людям мог написать в ботинки. И раз, и два, и три. На балконе ловил воробьев и приносил мне в руку добычу. До сих пор помню это переворачивающее мою городскую душу ощущение – в ладони у меня лежит теплый окровавленный воробышек, а рядом, запрыгнув на стол, стоит растерянный Ихолаша. Зачем ловил? Есть он их не ел. Но охотился.

Так, ну куда же мне пойти, не вдаваясь глубоко в ностальгию и воспоминания… На шопинг? Я ведь так и не купила осенние туфли, сейчас модны такие чудные каблуки, куплю, покажу Катьке… Бред. Нет, конечно. Я, выбирающая каблуки в такой день…

Может, поехать на кладбище, отвезти всем цветы? Может, и поехать. Я посмотрела на портреты.

Что бы они сказали, узнав, что я в свою круглую, самую-самую круглую дату одна поехала на кладбище? Мама бы рассердилась, может быть, и всплакнула бы. Бабушка бы всплеснула руками, стала бы очень громко ругаться, без плохих слов, но энергично… Дедушка бы согласился с бабушкой… Другие дедушка с бабушкой вообще лежат на другом кладбище… А у папы могилы нет. Никто не знает, где она.

– Так, мои дорогие! Из всех близких, которые у меня остались, мне дороги трое. Тетя, чем-то похожая на мою бабушку-красотку, но тетя далеко, в Белгороде, я к ней точно сегодня не доеду. Данилевский, которого я вот уже лет двенадцать в свой день рождения не вижу, он придет после, через недельку, с букетом белых хризантем, которые ненавидят все мои героини, а я успела полюбить за годы разлуки с ним. Без огромных белых хризантем с резким запахом короткого зимнего морозного дня и праздник не праздник. И третий, главный человек – Катька, у которой дела в Америке, и слава богу. Вот у меня пока в Америке дел не было, а если тебя не ждут в Америке, это серьезно для художника. Куда бы ты мне посоветовал пойти, папа?

Я прислушалась. Нет, ответа нет. Даже голова моя ничего не придумала и не выдала за ответ из космоса, где живут сейчас в виде квантов… или лучей… или эфира души моих любимых людей, которых больше нет на Земле.

– Мам? – я посмотрела на мамин портрет.

«Пойди купи себе что-нибудь приличное», – тут же прозвучал в моей голове мамин голос.

Конечно, мама всегда переживала, что я одеваюсь как попало…

– Хорошо, только не сегодня, ладно, мам? А то у меня от шопинга настроение портится.

«Почему у других женщин не портится, а у тебя портится?» – недовольно спросил мамин голос. Я просто знаю, что именно так мама бы и сказала.

– Не говори мне про других, пожалуйста… – попросила я. – Я – это я. Помнишь мой автопортрет? У меня лицо зеленое. Состав крови, наверно, другой. Только это с первого взгляда не поймешь. Так… Ладно. Консилиум отменяется. Никто мне ничего не подскажет. Живых я даже не буду спрашивать. Влад посоветует сходить на мужской стриптиз, народному-пренародному точно не до меня, он главную роль в бешено успешном сериале играет, что ему мои круглые даты, даже если когда-то я и была ему мила, как беззаветно влюбленная молоденькая студентка… Данилевский думает, что я с мифическими гостями, и пусть думает. Бывшие подружки слова не имеют. А если мне… – от пришедшей в голову мысли я даже засмеялась. Нет… А почему, собственно, нет? Почему – нет?

Я быстро включила Интернет. Так… Ого, даже не одно предложение… Значит, это пользуется спросом… Так… Поближе к дому, разумеется, потому что мне проще съездить на машине, скажем, в Тверь, чем на другой конец Москвы. В Тверь – села и поехала. Тверь у меня рядом – через МКАД переехала и дуй себе сто двадцать километров по прямой. А вот через всю Москву проехать… Тут пятое кольцо роют, здесь, оказывается, теперь наземные поезда ходят, где я хотела проскочить, и за два часа не доедешь с северо-запада до юго-востока моего города, расплывшегося, измученного, изуродованного стройками, тоннелями, развязками…

Да! Есть поближе к дому… Здорово… Одеться надо – подходяще случаю…

– Мам, мам… Ты еще дома? Вижу, да… Слушай, я быстро, пока мы прервались на пять минут. Ну, как ты?

– Я выхожу.

– Куда?

– Пока сюрприз.

– Ма-ам? – Катька встревоженно всматривалась в мое лицо.