Книга Зимняя мантия - Элизабет Чедвик (Англия)

Он допил вино и сам налил себе еще, отмахнувшись от слуги.

– Пойди и приготовь ванну, – попросил он. – От меня воняет, как от выгребной ямы.

Парнишка поспешил выполнять указание, но вернулся значительно раньше, чем надо бы, если бы он все сделал, и протянул Симону запечатанный пакет.

– Господин Симон, это мне дал посыльный, сказал, что личное.

Симон взял пакет, посмотрел на печать, но не узнал ее. Он решил вскрыть пакет после того, как вымоется. Посыльные прибывали часто – постоянно кому-то что-то было нужно, кто-то что-то предлагал. Но он знал, что он не успокоится, пока не узнает, что там. Личное. Он сначала подумал о Матильде, но у нее была другая печать.

– Посыльный сказал, откуда послание? – спросил он.

– Из женского монастыря в Эвре, милорд.

Выражение лица Симона не изменилось. Он поблагодарил парнишку и отпустил его выполнять первоначальное поручение, затем сломал печать и развернул пакет.

Когда он окончил читать единственный лист, исписанный коричневыми чернилами, он откинул голову назад, закрыл глаза и тихо застонал.

Симон натянул поводья и спешился. Так же поступили и люди из его отряда, и, не надеясь, что их впустят, они расселись вдоль стены монастыря и приготовились ждать.

Симон передал уздечку Тюрстану и постучал в дубовую дверь монастыря. В двери имелось небольшое отверстие, в которое выглянула монахиня.

– Симон де Санли, граф Нортгемитонский и Хантингдонский, – представился он. – Меня ждут.

В замке заскрипел ключ, и дверь открылась ровно настолько, чтобы он мог войти, – обязанности ключниц монахини всегда исполняли с рвением домохозяек, охраняющих своих цыплят от лисиц. Она наклонила голову в приветствии и слегка присела – это был намек на реверанс, но лишь после того, как она грозно взглянула на его людей и заперла за Симоном дверь.

– Я отведу вас к матери настоятельнице, – объявила монахиня. Губы ее были сжаты, словно стянуты шнурком. Симон понял: причину его появления здесь все знают и не одобряют. Встречавшиеся по пути монахини бросали на него косые взгляды и тут же опускали глаза. Они не станут обсуждать его за его спиной, потому что поклялись говорить только в случае необходимости, но он не мог не почувствовать глубины их осуждения.

Келья настоятельницы оказалась уютной комнатой, обогреваемой жаровнями. Стены украшали вышивки на религиозные темы. Комната так отличалась от той, в которой умерла Джудит, что Симон понял, как истязала себя его теща в последние годы.

Настоятельница сидела на стуле с высокой спинкой – руки сложены на коленях, пальцы перебирают великолепные агатовые четки. На груди – большой золотой крест. Она встала и сердечно приветствовала Симона. Потом велела ключнице позвать Сабину.

– Я признательна вам за то, что вы так быстро лично приехали, – сказала она, снова садясь и жестом приглашая его сесть на другой стул. Из изящного серебряного кувшина налила вина в один их двух кубков на столе и предложила ему.

– Вы думали, я пошлю кого-нибудь вместо себя? – спросил он, подняв брови.

– Не обижайтесь, милорд, но это приходило мне в голову. Ведь я не знала, будет ли у вас время… или желание.

– Для этой цели нашлось, – мрачно сказал он и сделал глоток вина. Как он и ожидал, оно оказалось превосходным. – Ведь я несу за это ответственность.

– Не каждый мужчина согласится с вами, милорд. У наших ворот мы видели множество несчастных женщин, которых бросили любовники и которые вынуждены были самостоятельно справляться с последствиями. И ведь случалось, что у отца имелось и кое-что еще, кроме плуга.

– Я не бросал Сабину, – пояснил Симон, невольно краснея. – Более того, я предложил ей кров, но она решила остаться у вас… До вашего письма я понятия не имел, что она беременна. – Он не прятал своих глаз от настоятельницы. – Она не моя любовница, которую я отправил в монастырь, когда она перестала меня устраивать. Этот ребенок родился из-за единственного случая слабости.

– Но сестра Сабина говорит, что вы хорошо знали друг друга.

– Верно… но не как любовники.

Монахиня скептически взглянула на него. Да и трудно было ее в этом винить.

– Мальчик крепкий и здоровый. Мы могли бы вырастить его здесь, а потом послать в мужской монастырь, когда подрастет, но неразумно держать младенца среди монахинь, если одна из них – его мать. Даже если он незаконнорожденный, он сын графа, и сестра Сабина хотела бы, чтобы вы вырастили его в своем собственном доме… Как я понимаю, Ваше присутствие здесь означает, что вы не возражаете?

Симон поставил пустую чашу на стол и отказался, когда она предложила налить еще.

– Разумеется, я не возражаю, – кивнул он.

В дверь постучали, и вошла Сабина, неся на руках спеленатого ребенка. Симон не мог отвести от нее глаз.

Она была привлекательной и в своем обычном платье и платке, но одеяние монахини превратило ее почти в Мадонну – овальное лицо, правильные черты, серо-фиалковые глаза, густые черные ресницы; руки изящные, красивой формы, без колец – она сняла обручальное кольцо Заера.

Симон встал. Сердце его бешено колотилось. Слова, которые всегда давались ему так легко, забылись. Он проглотил комок в горле.

– Почему ты не послала за мной раньше? – спросил он.

Она смело взглянула на него.

– Не было смысла. Чем ты мог помочь – смотреть, как растет мой живот? К тому же я не сразу поняла, что беременна. Никаких признаков не было. Месячные первые месяцы продолжались. Когда же я поняла, в чем дело, пришло время подумать. – Она взглянула на ребенка и нежно погладила его по щеке.

– Тебе не надо от него отказываться, – произнес Симон. – Ты же знаешь, я найду тебе жилье.

Сабина печально улыбнулась и покачала головой.

– В первые годы его жизни этого будет достаточно. Но наступит время, когда тебе придется взять его к себе, чтобы сделать из него рыцаря, и я останусь одна. Лучше расстаться сейчас, чем позже. Здесь у меня есть вера, да и мать настоятельница и сестры поддержат меня. – Она подняла ребенка ближе к глазам. – Я сама могу отказаться от мира, но хочу, чтобы он вцепился в него обеими руками. Он меня вылечил, – добавила она, – он – дар Господний. Я не думала, что у меня могут быть дети после того, как я потеряла троих. Дай ему возможность уйти отсюда и жить своей жизнью. – Она хорошо держалась, но при последних словах ее подбородок задрожал. – Возьми его. Я назвала его Симон, в твою честь. – Она нежно поцеловала младенца и положила его на руки отцу.

Симон взглянул на крошечное личико – глазки закрыты, из-под чепчика выбиваются темные волосы. Ему хотелось сказать, что, знай он, к чему приведет мгновение слабости в Дюраззо, он бы сдержался, но слова застряли в горле, а вскоре и вовсе забылись от ощущения теплой тяжести в руках. Сын Сабины действительно был даром – чудесным, но и беспокойным.