Книга Прыжок самурая - Иосиф Линдер

Берия гневно мотнул головой и с презрением сказал:

– Все они одним миром мазаны. Этот облезлый английский лев Черчилль только и знает, что мурлыкать про борьбу с фашизмом, а сам не наберется духа перепрыгнуть через лужу под названием Ла-Манш, чтобы вцепиться в глотку Гитлеру. Рузвельт тоже не лучше, отделывается обещаниями и второсортной тушенкой. Для них, чем больше прольется русской крови, тем больше станет сундуков с золотом.

На лице Сталина неожиданно промелькнула улыбка.

– Лаврентий, откуда столько пафоса? – с сарказмом спросил он. – Ты так без работы оставишь товарища Мехлиса и его комиссаров.

– Мне с ним не тягаться, пускай он Геббельсу рот затыкает, – не преминул пройтись в адрес главного комиссара Красной армии нарком.

– Ну, это скорее по твоей части! – хмыкнул Сталин, но в следующее мгновение лицо его стало серьезным. – В чем-то ты прав, Лаврентий. Денежные мешки, всякие там Рокфеллеры, Форды и Ротшильды, вскормили этого Гитлера и натравили на нас, но мы не дадим им отсидеться за нашими спинами. Мы заставим их воевать!

Берия, невольно вытянувшись, внимал каждому слову Вождя, а тот продолжал говорить:

– Для этого требуется еще одно усилие, и война между империалистическими хищниками станет неизбежной! И ты, Лаврентий, твои чекисты должны сделать это!

– Мы выполним вашу задачу, Иосиф Виссарионович! – заверил он.

– Надеюсь. – Лицо Сталина смягчилось, и он уже буднично спросил: – Что там еще у тебя?

Нарком запустил руку в папку и вытащил стопку листов. Сталин поморщился и ворчливо заметил:

– Вы что, с Поскребышевым сговорились меня в бумагах похоронить?

– Иосиф Виссарионович, требуется только утвердить списки номер один и номер два на врагов народа.

– А не многовато будет? И так воевать некому.

– Нет. Здесь самые опасные. К остальным подходим избирательно. Тех, кто прошел перековку и покаялся перед советским народом, направляем на фронт, чтобы в штрафных батальонах искупили кровью свою вину.

– Хорошо, показывай! – согласился Сталин и потянулся к красному карандашу.

Положив на стол два списка из числа сотрудников наркомата иностранных и внутренних дел, Берия суетливо поправил пенсне и поспешил заметить:

– Молотов ознакомился с обоими списками и согласился с предложениями НКВД.

В верхней части листа стояла аккуратная, с нажимом на первой букве роспись наркома иностранных дел. Бегло просмотрев список номер два – «врагов народа», которым выпала неслыханная милость каторжным трудом в лагерях искупить свою вину, Сталин расписался.

Список номер один, отпечатанный крупными буквами, чтобы не утомлять глаз Вождя чтением фамилий изменников и террористов, подлежащих расстрелу, оказался короче. Отточенное острие карандаша хищно заскользило по бумаге. Остановилось оно в конце первой страницы, на фамилии известного в Грузии большевика. Берия подался вперед. Сталин поднял голову, испытывающее посмотрел на него и спросил:

– Не жалко? Ты же с ним не один год проработал в Закавказской ЧК?

– К врагам товарища Сталина и партии у меня и НКВД не может быть жалости и снисхождения!

– Мы все служим партии, – поправил Вождь и повторил вопрос: – Так все-таки не жалко? Кажется, в двадцатом он вытащил тебя из кутаисской тюрьмы?

Болезненная гримаса искривила лицо Берии. «Все помнит, черт сухорукий!» – поразился он и с раздражением ответил:

– Сволочь, как был меньшевиком, так им и осталась.

– Вышинский тоже бывший меньшевик, может, и его расстреляешь? – с усмешкой спросил Хозяин, и в его рысьих глазах вспыхнули зловещие огоньки.

Этот взгляд был знаком Берии, ох как хорошо знаком… Он просвечивал душу как рентгеном, выискивая в ней пятна измены. И все же он не отвел глаз в сторону и твердо заявил:

– Товарищ Вышинский беспощадной борьбой с троцкистами, зиновьевцами и прочей мелкобуржуазной сволочью доказал свою преданность революции и партии! А этот… – Он силился подобрать нужное слово, злость душила его, наконец он яростно выпалил: – Вонючий шакал! Мы слишком поздно разглядели его. Прикрываясь партийным билетом, он готовился совершить теракт против вас и членов Политбюро!

– Лаврентий… – Здесь Сталин поморщился и напомнил: – Если мне не изменяет память, в конце двадцатых ты его не раз нахваливал и даже представлял к ордену за разоблачение заговора меньшевиков в Грузии.

В глазах наркома промелькнула растерянность, но он быстро оправился и с негодованием воскликнул:

– Товарищ Сталин, вы нас учите, что никакие заслуги в прошлом не дают права встать над партией, а тем более выступить против нее.

– Правильно! Мы все ее рядовые бойцы, – неопределенно ответил Вождь и оценивающе посмотрел на своего давнего соратника, будто увидел впервые. Потом он снова прошел к окну и остановился.

Солнце поднялось над лесом, мороз спал, и дымка, окутывавшая деревья, рассеялась. Девственно чистый снег искрился бриллиантовым блеском. Легкий ветерок, прошумев среди вершин сосен, озорно перескочил через глухой забор, пробежался по саду и снежным водопадом осыпался с веток на землю. Но Сталин не замечал тихой красоты зимнего дня, его мысли занимало совершенно другое.

Через сутки, а может, уже через несколько часов для тех, кто значится в списках, все это перестанет существовать: и небо, и солнце, и снег. Один только росчерк пера, и их не станет. А ведь совсем недавно им рукоплескала восторженная толпа, на демонстрациях несли транспаранты с выписанными аршинными буквами именами… Но уже сегодня друзья открещиваются от них, клеймят позором, призывают к беспощадной борьбе с изменниками, террористами и вредителями.

Изменники? Вредители? Не раз и не два задавался он этим вопросом. Большевики с дореволюционным стажем, прошедшие через царскую каторгу, сегодняшние «властители умов», пробившиеся во власть, – чего вы все без меня стоите?! Он гневно повел плечом. Я дал вам все: спокойную сытую жизнь, всенародную любовь и, наконец, такую власть, какая и не снилась царским сатрапам! Но вам этого показалось мало. Мерзавцы! Подлецы! Вы посмели усомниться в том, что я выстрадал это место, что я отдаю партии без остатка всю свою жизнь. Жалкие пигмеи! Думаете только о себе!

От гнева пальцы его сжались так, что кожа побелела на костяшках. Против них – этих надменных снобов: Бухарина и Радека, Зиновьева и Каменева, новоявленных суворовых и кутузовых: Тухачевского, Блюхера и Егорова – в груди поднялась глухая ярость.

Пустобрехи и краснобаи, вчерашние прапорщики, возомнившие себя солью партии и армии, вы не упускали случая ткнуть меня, недоучку-семинариста, в словесную блевотину, которую выплескивали в толпу на площадях Питера и Москвы. И это в то время, когда я, Сталин, кормил вшей в окопах под Царицыным, голодал в донских степях, топил баржами белое офицерье и предавал огню мятежные казацкие станицы. Я делал всю грязную работу, что поручала партия ради одного – победы Великой Революции!