Книга Южная Африка. Прогулки на краю света - Генри Воллам Мортон

То же самое и со стороны крикетной площадки. Сразу за изгородью начиналась Кару: несколько племенных кобыл паслись в низком кустарнике, гуси слетались на здешнее озерцо, а на горизонте перемещалось крохотное облачко пыли с какой-то живой сердцевиной — это мчался спрингбок.

К тому времени, как мы закончили завтракать, рабочий день уже был в самом разгаре. Во дворе тарахтел грузовик, дважды в неделю отправлявшийся на станцию за почтой; мальчишки-конюхи чистили конюшню; пастухи успели выгнать стадо на выпас; старый садовник бродил по саду со шлангом; цветной столяр стучал в своей мастерской — он мастерил новую дверь для конюшни; во дворе прачка терла белье на плоском камне под перечным деревом; босоногие служанки мыли посуду и надраивали мебель красного дерева. Моя хозяйка с гордостью демонстрировала современную кухню с холодильными установками и кладовые, где хранились несметные запасы консервированных персиков и нектаринов. Мы заглянули также на маслобойню и на мясной склад. В первом помещении стояли бидоны с утренним молоком, а во втором висела целая туша овцы.

Затем хозяйка повела меня в сад. Ирригационная система в настоящий момент была задействована, и по каналам с журчанием текла вода. По ветвям деревьев расселись птички с ярким оперением. А вдалеке — за пределами огромного тенистого шатра, под которым прятался дом — раскинулась пылающая пустыня Кару. Я смотрел на эту картину, и в памяти моей всплывали строки из Книги пророка Исайи: «Радуйся, пустыня жаждущая, возвеселись и расцветай, как лилия».

Холмы Кару, которые днем кажутся коричневыми, вечером становятся голубыми. Они покрыты низким кустарником и с виду похожи на холмы Самарии — так по крайней мере решил бы человек, знакомый с Палестиной. Нетрудно понять воодушевление буров (мало что читавших, кроме Библии), которые сразу же признали в пустыне Кару свою Землю Обетованную. Все признаки налицо: пересохшие русла рек, неосвоенные края с дикими животными, пышущее жаром медное небо, недостаток дождей, встречающиеся время от времени небольшие озера и оазисы возле них, а также нечастые животворящие реки. Кару присуща та же самая чистота и необитаемость, что и Синайской пустыне. Она и говорила тем же возвышенным голосом, что и библейская «пустыня жаждущая». Это было то самое место, которое во все времена и во всех странах обращало мысль человеческую к Богу.

Мне нравилось гулять по Кару в самый разгар полуденного зноя. Это так здорово — распахнуть двери и выйти в пустыню, оставив оазис позади. Мое появление вызывает переполох на берегах запруды. Дикие гуси, утки и журавли поднимаются в воздух и с негодующими криками перелетают подальше — с тем, чтобы снова вернуться к воде, едва опасность минует. Заяц выскакивает у меня из-под самых ног и во все лопатки улепетывает под укрытие невысокого кустарника.

Тишина обволакивает, как тяжелый плащ. Это глубокая, непроницаемая тишина, под стать необъятному небу и безбрежным просторам южноафриканской пустыни. За время своих прогулок я научился различать голос Кару — тысячеголосый хор, складывающийся из едва слышного жужжания насекомых, стрекота, поскрипывания и шелеста крыльев, наполняющих воздух почти неощутимыми вибрациями. Вот я вышел на поле, заросшее мексиканскими маками, и каждый мой шаг отзывается тихим хрустальным позвякиванием. Затем слева раздалось тихое постукивание, будто заработал метроном. Когда я попытался определить источник звука, постукивание переместилось еще левее, а затем смолкло так же внезапно, как и началось. И от этого тишина еще больше сгустилась и стала казаться почти невыносимой.

Кару, которая издалека кажется совершенно плоской, на самом деле представляет собой волнистую поверхность. И я убедился в этом на собственном опыте: стоило отойти от фермы на четверть мили, как дом со всеми хозяйственными постройками скрылся за очередным гребнем. Невысокие плоские холмы (так называемые коппи) вселяли неясное чувство тревоги: казалось, будто за мной неотрывно следят чьи-то любопытные недобрые глаза. Человеческие? Возможно, что и нет. Это мог быть и леопард или бабуин… или призрак какого-нибудь бушмена. Любопытство погнало меня к ближайшему коппи. Однако когда я туда добрался, то не увидел никого, кроме ящерицы, — она лежала на раскаленной скале, и горлышко у нее пульсировало в такт дыханию. Я отправился дальше в поисках не столь горячего валуна, а найдя, уселся и достал свои бутерброды. Я жевал, разглядывая далекую линию горизонта. Затем мой взгляд случайно упал на землю, и я сделал удивительное открытие: крошки, которые я нечаянно ронял на землю, ожили и самостоятельно двигались по песку в сторону близлежащих кустов. Все ясно — муравьи! Эти неутомимые труженики аккуратно подобрали каждую уроненную мной крошку и понесли к своему дому. Они двигались очень слаженно — в медленном, но непоколебимом темпе, издали напоминая цепочку чернокожих носильщиков, которые сопровождают какую-нибудь экспедицию в джунгли Конго.

Интересно, а каково это — быть муравьем? Наверное, ужасно ощущать себя столь крохотным существом посреди безбрежной Кару. Ведь здесь на каждом шагу тебя поджидает огромное доисторическое чудовище — зеленое, с длинными суставчатыми лапами, или же какой-нибудь отвратительный крылатый червяк. Думаю, человеческой расе даже в самые далекие, незапамятные времена не доводилось сталкиваться с такими кошмарными монстрами, с какими приходиться иметь дело несчастным муравьям — причем буквально на каждом квадратном ярде пустыни.

Впрочем, муравьям здесь живется достаточно вольготно. Если не считать человека (который использует местные холмы как печки и посыпает толченой породой полы в своей хижине), да еще муравьеда — ночного животного, столь же скрытного, как и наш барсук (который подкапывает холмы и сидит в засаде, время от времени выкидывая наружу свой смертоносный язык), у здешних муравьев практически нет врагов. Во всяком случае нет таких, которые бы серьезно угрожали немалому поголовью муравьев. Мне доводилось видеть холмы, развороченные муравьедом — почти все они вновь «отремонтированы» муравьями и вернулись в свое исходное состояние.

Растительный мир Кару обладает особым очарованием. Здесь любой квадратный ярд — это маленький ботанический сад, не менее причудливый и утонченный, чем знаменитые японские сады. Если вы повнимательнее присмотритесь к серовато-черному кустарнику, то обнаружите, что каждый куст представляет собой миниатюрное деревце совершенных пропорций. Разнообразие этих кустов и то, как они растут — наособицу, на некотором расстоянии друг от друга — неизменно удивляет человека, впервые попавшего в Кару. Здесь действительно можно найти кустарник на любой вкус: колючий и не очень, с желтыми, красными цветами или вовсе без цветов. В Кару растет дикий розмарин, который в пору созревания выбрасывает семена вместе с легкими пушинками — своеобразными парашютиками. Есть так называемая турецкая фига, которая по виду больше похожа на вереск; есть ганна, которую так любят овцы, и многие, многие другие разновидности кустарника. Некоторые из них остаются невидимыми, спрятавшись под землей и ожидая первого дождичка, чтобы возродиться к жизни.

В Кару царит особый — душисто-пыльный, травяной — запах. Лошади и коровы медленно бродят по равнине, при помощи чутких ноздрей ориентируясь в этом букете ароматов. Они выискивают те растения, которые им больше нравятся. Достаточно взглянуть на их лоснящиеся плюшевые бока, чтобы понять: как ни странно, а земля Кару предоставляет достаточно изобильные и питательные пастбища.