Книга Сильные мира сего - Морис Дрюон

У девушек начнет кружиться… голова…

Уродливое лицо Моблана осветилось улыбкой.

– Ну что ж, вот и у вас сегодня посетители, – громко сказал старший служитель.

– Да, у меня тоже посетители, – бессмысленно повторил Моблан.

Голос у него был, как всегда, тягучий и вязкий; говоря, Люлю по привычке кривил правый угол рта, и, так как у него теперь совсем не было зубов, он сильно шепелявил.

Глаза Моблана остановились на обеих женщинах.

– Добрый день, как поживаете? – сказал он.

– Вы меня узнаете? – спросила Изабелла.

– Конечно, вы – Изабелла, племянница Жана.

Моблан обернулся к своему соседу, который продолжал все так же быстро писать, и похвастался:

– Эй, посмотри! У меня тоже посетители.

При этих словах Люлю повернулся, и на его затылке стал виден длинный темный шрам со следами хирургических швов.

Изабелла с ужасом посмотрела на старшего служителя.

– Это случилось с ним во время прогулки, он упал навзничь и стукнулся головой о тротуар, – пояснил тот. – Как же вас зовут? – обратился он к Моблану.

Люлю молча пожал плечами; его затуманенный взгляд был теперь устремлен на какого-то больного, который что-то уплетал.

Госпожа Полан достала из сумочки песочное пирожное – она всегда носила с собой какие-нибудь сухарики и карамельки, так как любила погрызть и пососать что-нибудь сладкое, – и подала его Люлю.

– Пирожное, – прошептал он и протянул вперед дрожащую руку.

С жадностью ребенка он засунул лакомство в рот и снова протянул алчную руку.

Госпожа Полан подала ему второе пирожное, и оно исчезло столь же быстро. Шум воды прекратился, санитары вытирали больного, похожего на индийского раджу, и укладывали его в постель.

Худенький старичок умолк, так и не допев своей песенки.

Люлю пристально смотрел на Изабеллу, внимательно разглядывая ее шляпу, ее меховой воротник, ее темные глаза. Он прошептал:

– Вы благоразумны?.. Вполне благоразумны?.. Ну, если вы благоразумны…

Он протянул руку к столику, где лежали маленькие пакетики.

– Это вам, возьмите, они вам к лицу.

– Спасибо, – сказала Изабелла, беря пакетики.

Она говорила с трудом, слова не шли у нее с языка.

– Как хорошо, что вы не отказываетесь, – вырвалось у Люлю.

– Есть ли у вас какие-нибудь поручения? – спросила Изабелла. – В чем вы нуждаетесь? Что бы вам доставило удовольствие?

– Ничего… Нет, нет, ничего… Я ни в чем не нуждаюсь, за мной прекрасно ухаживают, со мной необыкновенно любезны, – ответил Люлю, опасливо оглянувшись на старшего служителя.

Потом, потянув Изабеллу за рукав, он прошептал:

– Скажите моему брату Жану, что я хочу пойти к маме, она нас не станет бранить…

Изабелла молча кивнула головой и прикрыла рукой глаза. Хотя Люлю никогда не внушал к себе уважения, но все же этот человек, обладавший и до сих пор огромным состоянием, и ценностями, куда более реальными, чем завернутые в бумагу камешки, лежавшие на его ночном столике, этот король игорных домов и ночных ресторанов, которого отставной сержант колониальных войск называл папашей, этот старик, путавший живых и мертвых, но сознававший близость собственной смерти, не мог не вызвать сочувствия, и Изабелла невольно вспомнила слова, недавно произнесенные отцом Будрэ.

Госпожа Полан вытянула укутанную в кроличий воротник шею и с любопытством наклонила лицо с огромной бородавкой на подбородке: ей тоже хотелось услышать слова, которые Моблан прошептал Изабелле. Люлю, казалось, только теперь узнал ее и пришел в ярость.

Бросив злобный взгляд на госпожу Полан, он ткнул в нее указательным пальцем и забормотал:

– Старая ящерица!.. Старая ящерица!..

Голос его становился все громче и громче.

– Это вы!.. Это вы!.. Это вы!.. – вопил он. – Все это из-за вас!.. Все это из-за вас!.. Все это из-за вас… Я предупрежу полицию!..

Он вскочил на колени и пополз по одеялу, вытянув вперед руки с таким видом, словно хотел схватить госпожу Полан за горло.

Обе женщины в испуге отпрянули.

– Ну-ну, успокойся, папаша, – сказал старший служитель, пытаясь снова уложить Люлю.

Но припадок только начинался. Люлю вцепился в прутья кровати и потрясал ее, выкрикивая неразборчивые проклятия и покачивая своей уродливой головой. Он напоминал старую марионетку из ярмарочного балагана.

Трудно было представить, что это изможденное тело, совсем недавно походившее на труп, еще таит в себе столько энергии. Несколько больных устремили на него глаза, но ближайший сосед продолжал невозмутимо писать. Индийский раджа по-прежнему с величественным видом расчесывал свою бороду. Старичок опять запел:

Когда же снова…

– Батист! – крикнул старший служитель. – Помоги-ка.

Санитар подбежал, и возня возле постели Люлю усилилась. Моблану удалось вскочить, и он с грохотом опрокинул ночной столик.

Ерзая обнаженными ягодицами по холодным плитам пола, он молотил кулаками по ногам санитара и продолжал звать полицию.

– Надень-ка на него рубашечку! Побыстрее! – приказал старший служитель.

Он бросил на женщин сердитый взгляд:

– Вам бы лучше уйти, сами видите, при вас он…

Изабелла и госпожа Полан поспешно ретировались.

Когда они подошли к дверям палаты, до них донесся крик Люлю:

– Видите, что со мной делают!.. Видите, как со мной обращаются!.. Предупредите полицию!

Они обернулись и увидели, что на Люлю натягивают смирительную рубаху. Из серого холщового мешка выглядывала только его голова с багровым шишковатым лбом. Он продолжал кричать…

– Как бы его не хватил удар, – сказала госпожа Полан.

И тут до них донеслись звуки пощечин: служители со всего размаху били несчастного по щекам.

* * *

Когда на следующее утро санитарная карета, заказанная Шудлером, прибыла в дом умалишенных, чтобы перевезти Моблана в больницу, выяснилось, что старый холостяк уже скончался.

Оставленные им миллионы наследники уже давно поделили между собой. Так как неприлично было указывать место его смерти, решили извещений о похоронах не рассылать.

Ноэль Шудлер, у которого теперь не было секретов от Симона Лашома, сообщил ему о смерти Люлю и прибавил:

– А знаете, что эта скотина, этот негодяй выкинул, чтобы нам напакостить? Право же, не могу выразиться иначе… Ему непременно понадобилось окончить свои дни в сумасшедшем доме!

Две недели спустя в газете «Фигаро» появилось короткое сообщение: семьи Фовель де Ла Моннери, Леруа – Моблан, Моблан-Ружье и Шудлер извещали о кончине господина Люсьена Моблана, которая произошла на шестьдесят втором году его жизни; похороны состоялись в присутствии близких родственников.