Книга Последний мятеж - Сергей Щепетов

– Слушай мя, Перун-батюшка! Слушай да не гневись на дите неразумное. Ныне рушу я клятву воинску, клятву воинску – князю данную. С ныне буду я лишь тебе служить, в твоей воле быть, твою честь хранить. В том клянусь тебе, Перун-батюшка, и на клятву сю свою кровь даю!

Свен подтянул рукав на левой руке, вытащил из чехла на поясе нож и аккуратно сделал надрез чуть выше запястья. Пораненную руку он протянул вперед и стал смотреть, как кровь капает на камень у основания кумира.

Старики пали на колени и, выставив прикрытые тулупами зады, ткнулись лицами в землю. Воцарилась напряженная тишина в ожидании немедленной реакции бога.

Вар-ка не первый раз присутствовал при контактах людей со своими богами. В данном случае ему, человеку постороннему, было трудно оценить весь драматизм ситуации. По-видимому, то, что сказал Свен, является если не святотатством, то все равно чем-то очень серьезным. Старички (даже глухой!) пребывают в страхе, граничащем с паникой. Воевода не очень-то верит в деревянных богов, но он настолько откровенно (нагло? бесцеремонно? оскорбительно?) бросил вызов, что и сам слегка обмер в ожидании чуда.

А что, собственно, может произойти ярким солнечным днем в конце осени? Гром не грянет – совершенно точно. Метеорит упадет? Если бы тут была взвинченная до экстаза толпа, то можно было бы ожидать какого-нибудь события – истинного или мнимого, а так…

Минута ожидания… вторая… третья… Напряжение спадает: ничего не случилось! Что и требовалось доказать?

Всхрапнул конь Свена, привязанный в стороне. Ему ответило короткое ржание. Старики подняли головы, воевода оглянулся.

Со старой гари сквозь голые кусты в рощу вошел боевой конь Люти. Он осторожно приблизился и повернулся боком, как бы показывая людям свою ношу.

Всадник не сидел в седле, а лежал, обхватив руками конскую шею. В его спине торчал топор. Крестьянский топор с темной от работы ручкой. Изо рта свисали кровавые слюни.

Лютя был мертв.

Вар-ка всегда казалось, что выражение «почернел лицом» является литературной гиперболой. Однако с воеводой именно это и случилось.

Конь изогнул шею и попытался дотянуться до грязного сапога, застрявшего в стремени. Равновесие нарушилось, и труп начал сползать вниз. Свен подошел и подхватил тело дружинника. Опустил на землю и, придерживая рукой за плечи, вытащил из раны топор. Перевернул Лютю на спину, лицом к синему небу, не скрытому голыми ветвями дубовой кроны. Поднялся с колен, повернулся к старикам. Его тонкие ноздри с густыми пучками волос трепетали, а взгляд был страшен:

– Чо, псы, возрадовались?!!

Дед Пеха поднялся с колен, поправил на голове колпак и зачастил, прижимая руки к груди и брызгая слюной из беззубого рта:

– Како ж то!.. То ж мы!.. Свенушка, мы-то, мы-то чо ж? Воля батюшки! Явил – не побрезговал! Чо ты, Свенушка? Сполним, все сполним – не гневись тока! Внял-услышал тя Перун-батюшка! Князь, истинный князь! Принял, принял батюшка слово твое, как есть – принял! С ныне мы в воле твоей – чо повелишь, все сполним, не гневись тока!

– Уймись, старый, – выдохнул Свен и отпустил черен меча, так и не заголив оружие. – То – пустое все… Прибрал бог сыночка… Сколь лет пестовал… Пока-то другой вырастет…

Вар-ка чувствовал, как старый воин стремительно уходит от мира – то ли погружается в шок, то ли просто в себя. Его хватило на короткий всплеск, чтобы рыкнуть на дедов, и… пустота.

Сзади раздалось сопение и треск ломающихся веток. Вар-ка оглянулся – через кусты напрямик ломился Николай. Свен тоже посмотрел в его сторону, но, кажется, не увидел и отвернулся. Он шагнул к терпеливо ожидавшему коню и стал вынимать из седельной сумы Лютины доспехи. Потом опустился на колени и начал обряжать мертвого. Он действовал неумело, неловко, но помощи не просил.

– Ч-черт, не успел! – с трудом переводя дыхание и вытирая пот, прошептал Николай. – Понимаешь: идет и идет, вроде и не быстро, а никак не догнать! А тут еще пожог этот – коряги торчат! Думал, сдохну…

– Тише! Это ты его?

– Ты что?! Хотя… Я бы с удовольствием! Мужик это… Он там недалеко от нас тоже деревья рубил. Меня Лютя к нему подогнал и стал над ним издеваться – спрашивать, человек он или червяк. А если он человек, то не хочет ли с ним сразиться?

– Бить начал?

– Ну да – плетью… Мужик-то в одной рубахе работал. А Лютя… Ты же знаешь: он как первую кровь увидит, уже остановиться не может.

– Представляю!

– Мужик уже и кричать перестал, только голову руками прикрывает. Честно скажу: собрался я уже Лютю того… Но не успел. Из кустов пацан выскочил – Ганька наш. Люте в ногу вцепился и орет: оставь дядьку, меня бей! Ну, тот, конечно, обрадовался… Короче, пока Лютя Ганьке шею сворачивал, мужик очухался и за топор. Засадил ему в спину, а сам на землю сел и ревет. Я к нему, а он бред какой-то несет: дед, мол, накажет, не велено было! Я так ничего и не понял, но подумал, что надо хоть Лютю прибрать, чтоб нашли не сразу. Все равно найдут, но, может, успеем что-нибудь придумать. Только он как-то так раскорячился и с седла не падает. Я к нему, а конь не подпускает, уходит. Так и не догнал. А здесь что такое?

– Убил все-таки Ганьку?

– Ну… Ему же велели сидеть в землянке и носа не высовывать, а он…

– Толку-то… Лютя его там нашел, а кроме нашего деда, мальчишку никто бы в деревне не принял.

– А что это Свен там делает? Тут что, капище?

– Потом расскажу… Хотя ладно: он собрал тут – возле Перуна – старейшин и сказал им, что знает, будто крестьяне собрались уходить жить на новое место.

– Да ты что?! – изумился Николай. – А мы и не знали!

– Разумеется – мы же чужаки. Но это еще не все. Он им сказал, что отказывается служить князю Рутичу, что отныне он сам будет князем. И пойдет вместе со смердами на новое место, где его никакой Рутич не достанет.

– Во, дела! Так мужики, небось, потому и бежать собрались, что их эти князья с дружинниками задолбали сверх всякой меры! А он им на хвост садится?!

– Ты дальше слушай. Старички захотели, чтобы воевода перед Перуном отрекся от старой клятвы. Ну, он отрекся, и все ждут, что будет. А тут этот коняга с покойником. Понимаешь, получается, что это вроде как сам Перун его топором-то.

– А почему не Свена?

– Откуда я знаю? Может, они думают, что Перун за Свена, а Лютя не отрекся и получил топором. Они же не знают, что это его сын.

– Ничего себе!!

– Тише ты! Еще не конец…

Воевода поднял на руках одетое в доспехи тело и медленно пошел к краю рощи. Старички потихоньку двинулись за ним. Возле конструкции из бревен, накрытых ветками, Свен остановился и с натугой выговорил:

– Ветки долой! Тут его место.

Деды зашушукались и выпихнули вперед того, кто помоложе. Кажется, это был старшинка из Нижней Онжи. Он извлек из-под бревен двузубые вилы с кривой засаленной рукояткой и начал быстро откидывать ветки. Свен стоял и ждал. Закончив, мужик метнулся к своим, чтобы не быть на виду, хотя воевода, кажется, никого вокруг не замечал.