Книга Многорукий бог далайна - Святослав Логинов

— Где они будут мыться? — перебил Ээтгон.

— Что? — не понял Боройгал. — Как мыться?

— Шесть дюжин людей должны после работы где-то мыться и переодеваться. Или они так и пойдут в алдан-шавар перемазанными в нойте?

— Я… не подумал, — пробормотал Боройгал.

— Надо было думать, раз взялся за это дело.

Вокруг правителя и растерянного Боройгала собралось не меньше дюжины цэрэгов и всякого мелкого начальства. Ээтгон выговаривал наместнику прямо при них, Боройгал потемнел, но слушал, кланялся и соглашался. А что можно сделать, если Суварг болен, вся власть у этого мальчишки, а подчиненные ненавидят выскочку-одонта и за глаза называют палачом?

— Алдан-шавар освободить, — приказывал Ээтгон. — Выделить место в устье одного из ручьев, того, что возле мастерских, поставить навес…

— Будет исполнено… завтра же… прямо сейчас… немедленно…

Осмотрев склады, они поднялись наверх.

— А-адонт! — раздался знакомый крик.

Нет, с этим надо что-то делать. Сколько еще будет позорить его перед страной тронутая страхолюдина!

Но тут же Ээтгон сообразил, что на этот раз Ай кричит иное:

— Вот адонт! Это он схва-атил Шаарана!

— Что это значит? — Ээтгон повернулся к Боройгалу.

— Н-не знаю… — попятился тот. — Первый раз ее вижу.

— Вре-ешь! — торжествующе крикнула Ай. — А кто тибя кусил?

— Где была темница у прежних властей? — потребовал Ээтгон.

Несколько рук с готовностью указало дорогу. Боройгал был черен.

Они спустились во второй ярус соседнего шавара. Здесь почти не оставалось теплиц с грибами, а тоже располагались кладовые, сокровищница, какие-то пустые комнаты, выложенные гладкой костью. Ээтгон поморщился: в подземельях должен расти наыс, и нечего зря тратить место.

Дальняя дверь бесконечного тупика была заложена мощной дверью, сквозь которую просачивалось какое-то невнятное бормотание.

— Ключ! — потребовал Ээтгон.

— Нету, — пряча глаза ответил Боройгал.

— Ломайте дверь!

— Сейчас ключ принесут, — сдался Боройгал и побежал за поворот.

Вынырнул он оттуда через пару секунд, размахивая вытащенным ключом. Ээтгон вставил выточенную кость в скважину, замок щелкнул, дверь туго поддалась. Шум в камере смолк, затем хриплый, но полный язвительности голос произнес"

— Приполз? Не можешь прожить без кутузки? Давай, переселяйся сюда, тебе тут самое место.

— Свет! — выдохнул Ээтгон.

Несколько человек помчались за светляками, стражник высек искру и запалил факел.

В камере за решеткой на полу, превратившемся в сплошной слой нечистот, сидело существо, меньше всего напоминающее человека. Оно прикрывало черной лапой отвыкшие от света глаза и силилось подняться с пола. Но голос, осипший и потерявший звучность, оставался голосом сказителя.

— Ээтгон?.. Ты долго шел. Но все равно, спасибо.

Ээтгон шагнул к решетке, бешено рванул ее. Почему-то ему казалось, что прутья сломаются от рывка, словно стебли хохиура, но рыбья кость видывала и не такое и устояла.

— Ломайте! — рявкнул Ээтгон.

— Вот ключ, — робко сказал Боройгал.

— Ломайте, говорят! Хотя — стоп! Ты сам будешь сидеть здесь, пока не сгниешь. Давай ключ.

Шооран наконец сумел выпрямиться и стоял, держась за решетку, все еще отделяющую его от воли.

— Не надо, — сказал он. — Он недостоин. Пусть возвращается в палачи.

Решетка упала, открыв проход, и вместе с ней упал Шооран, который уже не мог сам стоять на ногах. Шоорана вынесли из камеры, затем и из алдан-шавара. На воле уже сгущался вечер, но все же багровые облака показались Шоорану нестерпимо яркими. Он застонал, загораживая лицо.

— В тень отнести, в комнату? — быстро спросил Ээтгон.

— Нет, к воде.

Шоорана отнесли к ручью, опустили на берегу. Взбаламутив ленивые струи, Шооран влез в воду. Сначала лежал неподвижно, потом принялся стаскивать намокшую одежду, тереть черную кожу илом, словно пытался смыть самое воспоминание о подземной клетке. Подбежал слуга, притащивший еду: миску каши и горячего, только что сваренного наыса.

— Потом, — отказался Шооран. — Сначала отмыться.

Ээтгон обвел взглядом собравшихся. Те с серьезными лицами наблюдали за мытьем узника, словно перед ними происходило действо, от которого зависит будущее государства. Лишь один воин, на панцире которого виднелся след плохо содранного значка, стоял спокойнее других.

— Кто такой? — спросил молодой правитель.

— Дюженник Цармуг! — отрапортовал воин.

В следующее мгновение он сообразил, что произнес запретное слово, но не стал ни поправляться, ни извиняться, а продолжал неподвижно стоять, глядя в лицо Ээтгону.

— Отвыкай! — произнес Ээтгон и добавил: — Будешь на этих оройхонах старшим. Хозяйство знаешь? — Цармуг молча кивнул. — Ну и хорошо. А с этим… — Ээтгон повернулся, ища глазами Боройгала, но того не было. Зато с соседнего оройхона, от границы донеся взвизг раковины. Трубили тревогу.

— Ишь-ты, где он уже, — подал голос Шооран. — Через полчаса у вана будет. Вану палачи нужны. Так что, все-таки, выйдет по-моему.

На следующий день правитель Ээтгон покинул угловые оройхоны. Перед уходом он зашел проведать Шоорана. Сказитель категорически отказался ночевать в алдан-шаваре, после долгого заключения вид тесных стен мучил его. Для Шоорана поставили палатку неподалеку от поребрика, откуда был виден мокрый оройхон. Возле локтя больного стояло блюдо с мясом, прозрачная фляга с темным вином и чашечка с густо уваренным сладким соком туйвана. Власти оройхона не могли понять, кого освободил из заточения правитель Ээтгон, но на всякий случай спешили проявить заботу о пленнике.

Неподалеку от расставленных яств лежала горка перемытой чавги, собранной наконец-то прорвавшейся к Шоорану Ай. Сама Ай сидела в ногах постели, ревниво посматривая на каждого, подходившего близко. Ээтгон присел напротив приподнявшегося Шоорана, некоторое время молча разглядывал его, словно сравнивая с каким-то сложившимся в душе образом. Лицо молодого правителя было непроницаемо, и Шооран подумал, что еще два года назад все чувства Ээтгона можно было с легкостью прочитать по глазам. Но тогда это был загнанный одиночка, которому удар хлыста заменял любую политику. Теперь к Шоорану склонился государственный муж, умеющий многим поступиться ради главной цели, и невозможно сказать, какие чувства подавляет он в душе в эту минуту.

— На севере война, — произнес Ээтгон, — и я не могу держать на южной границе большой отряд. Мне нужен здесь командир, который хорошо дерется, но еще лучше сохраняет мир. Я хочу, чтобы это был ты.