Книга Грань риска - Робин Кук

То, что письма были деловыми, ее нисколько не удивило. Некоторые из них были написаны рукой Рональда, чей почерк она уже хорошо знала. Вдруг у Ким перехватило дыхание. Из стопки таможенных деклараций и счетов на оплату погрузки она извлекла частное письмо, отправленное Рональду Томасом Гудменом.

17 августа 1692 года

Город Салем

Сэр!

Многие силы зла, подобно чуме, поразили наш богобоязненный город. Весьма прискорбно, что мне пришлось оказаться вовлеченным помимо моей воли в эти злодеяния. У меня начинает болеть душа, когда я осознаю, что Вы плохо думаете обо мне и о том долге, который мне, как члену городского собрания, пришлось исполнить. Ваше предвзятое ко мне отношение выразилось в том, что Вы отказались говорить со мной, хотя я желал коснуться вещей, кои могли представить интерес для нас обоих. Действительно, верно, что я добросовестно и с именем Божьим на устах свидетельствовал против Вашей покойной жены во время слушаний и самого суда. Если помните, когда Вы уезжали, Вы просили меня не оставлять помощью супругу Вашу, если появится нужда в такой помощи. Памятуя о Вашей просьбе, я и пришел к Вам один раз, чтобы предложить свою помощь Вашей супруге, поелику она будет вней нуждаться. В тот поистине судьбоносный день я нашел двери Вашего дома приоткрытыми, хотя в поле дул очень холодный ветер. На кухне стоял стол, на котором нетронутыми находились блюда и напитки, словно обед только что прерван. Но все остальное в доме было перевернуто вверх дном и разбито, а на полу там и сям виднелись капли крови. Мне стало страшно — не случился ли индейский набег и не пострадали ли Ваши домочадцы. Но Ваших собственных детей и девочек-сироток я нашел в целости и сохранности наверху, куда они забились в диком страхе. Они поведали мне, что Ваша добрая жена, с которой случился страшный припадок, убежала в хлев. Припадок случился с ней во время еды, она потеряла человеческий облик и, как я уже сказал, убежала на скотный двор, под навес для скота. Трепеща, я отправился в хлев и, заглянув в темноту, окликнул Вашу супругу. Она выбежала с совершенно дикими глазами, чем немало меня напугала. Ее руки и платье были забрызганы кровью, и при ней было ее произведение. Я не рискнул оставаться долее с ней, дабы не подвергать себя риску. Ваша скотина была также невероятно напугана, однако все животные уцелели. Все это истинная правда, да поможет мне Бог.

Остаюсь Ваш друг и сосед, Томас Гудмен.

— Бедные люди, — пробормотала Ким.

Это письмо в отличие от всех других, которые она до сих пор находила в семейном архиве, внушило ей почти такой же ужас, как и те книги о салемской трагедии, что она прочитала. Ким почувствовала острую жалость ко всем, кто оказался так или иначе причастен к этому делу. Она чувствовала, как Томаса раздирают надвое чувство дружбы и религиозный долг, того, что он считал истиной. Ким почти физически ощущала его боль и растерянность. Она всем сердцем сочувствовала Элизабет, которая ядовитой плесенью была доведена до такой степени помешательства, что смертельно напугала собственных детей. Ким легко было представить, что бесхитростный ум семнадцатого века не мог приписать такое ужасающее и необъяснимое поведение ничему иному, кроме как колдовству.

Размышляя об этом, Ким вдруг осознала, что в письме было что-то еще, очень встревожившее ее. Это было что-то новое — упоминание о крови и намек на возможное насилие. Ким не могла даже вообразить, что делала Элизабет в хлеву со скотиной, хотя и понимала, что это может быть очень важным.

Ким снова заглянула в письмо. Перечитала предложение, в котором Томас писал, что вся скотина уцелела, несмотря на то, что Элизабет была вся в крови. Это непонятно, если только Элизабет не причинила себе какое-то увечье. Сама мысль о членовредительстве повергла Ким в ужас. Она содрогнулась. Она укрепилась в этой мысли, вспомнив, что Томас писал о каплях крови на полу кухни. Однако в этой же фразе он писал о перевернутых и разбитых вещах, так что рана могла быть нанесена непреднамеренно.

Ким вздохнула. Она совсем запуталась, но одно ей было совершенно ясно: отравление этим грибком могло спровоцировать человека на вспышку насилия. Ким решила немедленно сообщить об этом Эдварду и всем сотрудникам.

Зажав в руке письмо, Ким вышла из замка и почти бегом кинулась в лабораторию. Запыхавшись, она влетела в помещение. Войдя туда, Ким поразилась: она попала в самый разгар праздника.

Все сотрудники весело приветствовали Ким, приглашая ее к одному из лабораторных столов, где они собрались тесным кружком, откупорив бутылку шампанского. Она попыталась отказаться от наполненной мензурки, но ее и слушать не хотели. Ей снова, в который раз, показалось, что она попала в компанию беспечных школьников.

Как только представилась возможность, Ким отозвала Эдварда в сторонку, чтобы спросить его, что, собственно, происходит.

— Элеонор, Глория и Франсуа только что совершили химико-аналитическое чудо, — объяснил Эдвард. — Они определили структуру одного из белков, связывающих «ультра». Это огромный прорыв вперед, что позволит нам модифицировать молекулу «ультра» и, если потребуется, сделать это так, чтобы модифицированное соединение связывалось с тем же самым белком.

— Я очень рада за вас, — искренне проговорила Ким. — Но я хочу показать тебе кое-что. Ты просто обязан это увидеть.

Она дала ему письмо.

Он быстро пробежал его глазами. Подняв взгляд на Ким, подмигнул ей.

— Прими мои поздравления. Это твоя самая удачная находка. — Посмотрев в сторону группы сотрудников, он крикнул: — Эй, ребята, послушайте-ка, Ким нашла самое блестящее доказательство того, что Элизабет была действительно отравлена плесенью. Это письмо подойдет для публикации в «Сайенс» еще больше, чем запись из дневника Элизабет.

Исследователи заинтересованно сгрудились вокруг Эдварда и Ким. Эдвард отдал им письмо и попросил прочитать.

— Здорово, — сказала Элеонор, передавая письмо Дэвиду. — Здесь даже упоминается, что она ела как раз перед припадком. Это очень четко доказывает, насколько быстро действует алкалоид. Она, наверное, успела откусить только маленький кусочек хлеба.

— Хорошо, что вам удалось удалить галлюциногенную цепь, — произнес Дэвид. — Я бы не хотел в одно прекрасное утро проснуться в обществе коров.

Все, кроме Ким, рассмеялись. Она посмотрела на Эдварда и, подождав, пока он закончит смеяться, спросила, не беспокоит ли его упоминание о насилии, которое содержится в этом письме.

Эдвард снова взял в руки письмо и прочел его более внимательно.

— А ты права, — согласился он с Ким, закончив повторное чтение. — Думаю, нам не следует использовать это письмо для статьи. Оно может вызвать ненужные нам кривотолки. Несколько лет назад нечто подобное случилось после телевизионного ток-шоу, где было сказано, что прозак может спровоцировать у больного вспышку склонности к насилию. Эту проблему удалось решить после проведения тщательных статистических исследований. Оказалось, произошло простое недоразумение. Мне не хочется, чтобы то же самое случилось с «ультра».