Книга Музыка сфер - Элизабет Редферн

Но силы поддержки не появились. Вместо них из Оре хлынули резервы Гоша и отбили свои окопы. Когда уступавшие им в численности émigrées отступили, республиканский генерал отдал приказ замаскированным пушечным батареям с правого и левого флангов открыть огонь, и ужасающий град ядер обрушился на отступающие ряды роялистов. Кавалерия Гоша поскакала рубить отставших, и уцелевшие остатки армии Пюизе, измученные, укрылись в форте Пантиевр на перешейке. Оттуда они наблюдали, как республиканские пушки перевозились ближе, чтобы уничтожить их на следующий день. Надежда на Тентеньяка и его армию была забыта.

Но хотя бы море — их друг, думали они, так как английские корабли, стоявшие на якоре в Киберонской бухте, приблизились, готовые защитить их мощью своих пушек. Но затем наступила ночь бури, и тысячи звезд были погашены дождем и ветром, обрушившимися на Бретонский полуостров. Теперь незримые синемундирники Гоша двинулись в темноте по перешейку к форту, и ждавшие наготове предатели — бывшие военнопленные в Англии, которые получили свободу, присягнув делу роялистов, — открыли им ворота. Слишком поздно проснувшиеся защитники форта были перебиты, над фортом взвился триколор. А когда занялся серый рассвет, торжествующие республиканцы Гоша ринулись на юг, беспощадно гоня свою дичь через бретонские деревушки Кергруа и Сен-Жюльен и самый Киберон до мыса Конгюэль. Роялисты мужественно сражались, но были в безнадежном меньшинстве, не говоря уж о помехах из-за сотен бегущих с ними обозников, маркитанток и прочих спутников армий. Там, на южном кончике полуострова, роялисты оказались словно крысы в ловушке, с трех сторон запертые бушующими валами и врагами — с четвертой.

Остатки армии Пюизе на пляже у Пор-Алиган в продолжающемся бушевании бури приготовились решительно обороняться в ожидании, что пушки английских кораблей остановят наступающего противника. Но тут сам Пюизе обратился в бегство — маленькая, швыряемая волнами лодка довезла его до ожидающих кораблей. Другие как могли последовали его примеру. Роялисты и шуаны отчаянно гребли в таких же скорлупках или пускались вплавь вопреки чудовищным валам и коварным течениям. Многие утонули или были застрелены, те же, что решили дать бой, построились, борясь с нарастающим отчаянием, пока солдаты Гоша все приближались и приближались. Некоторые еще надеялись, что из-за дымовой завесы сражения возникнет армия Тентеньяка, но надежды их были тщетны. Многие из них погибли у края воды с саблями в руках, выкрикивая имя своего короля, который был мертв, и своего Бога, который был для них под запретом. И окропляли кровью скалистый берег родного края. Оставшиеся в живых семьсот с небольшим человек были взяты в плен и отведены в Оре, а британский фрегат «Анжу» со скорбными депешами преодолевал пенные валы на пути к берегам Англии.

L

Я пытал их увеличениями, улещивал их стараниями отыскать критические моменты, когда они будут действовать, испытывал их короткофокусными и длиннофокусными зеркалами, большой апертурой или узкой: и было бы жестоко, если бы они наконец не смилостивились надо мной.

ВИЛЬЯМ ГЕРШЕЛЬ. «О Телескопах» (1785)

— Вы ее уже видите, Александр?

Была полночь, и сидевший в углу обсерватории на крыше Гай де Монпелье жаждуще наклонялся всем телом вперед. Его почти яростная красота, ограненная болезнью, теперь отчеканивалась светом звезд, пылающих вверху.

Александр обернулся к нему от бесценного телескопа. Гай, как обычно, был весь в черном. Цвет поэтов. Цвет смерти. Галстух небрежно смят у горла, стянутые на затылке волосы засалены и тусклы от утомления. Кожа в уголках рта побелела от напряжения, и тем не менее его красота все еще покоряла. Александр вспомнил слова Ротье: «Боль я могу облегчить, но, боюсь, муки его разума сильнее».

Александр сказал негромко:

— Нет. Пока еще нет.

И Гай со вздохом откинулся. Единственные, кто был с ними там — Августа и Мэтью Норленд, — тоже перевели дух, словно позволив себе слегка расслабиться от мучительной сосредоточенности.

Ни Ротье, ни Ральфа, ни Карлайна. Без своего любовника рядом Августа выглядела притихшей. Такой Александр еще никогда ее не видел. На ней было облегающее платье из голубовато-серой материи, которая будто растворялась в окружающих тенях. Она напудрила обкорнутые волосы, угасив их чарующий цвет, и ее лицо тоже лишилось красок.

Дэниэль спал внизу. Ему отвели отдельную комнату в глубине дома. Он не приходил в комнату Александра, он даже почти не говорил с ним и ни разу не улыбнулся все три дня, какие они уже провели тут. Его все еще, казалось, снедал страх.

«Тут ты в безопасности», — уговаривал его Александр. Они все были ласковы с ним. Кто бы мог быть добрее к мальчику, чем Ротье, который лечил его ожоги, или Августа, которая приносила ему лакомую еду? Однако Дэниэль даже на Александра, казалось, смотрел со страхом и недоверием. Мальчик словно винил его за случившееся в ночь пожара, и сердце Александра надрывалось.

Было на редкость жарко и душно даже для июля. Весь день нарастала опасность грозы, и тяжелые фиолетовые тучи уже громоздились на западе над заросшими камышами далекими болотами одинокой Темзы. Все утро Александр трудился у себя в комнате над своими цифрами, выведенными для пропавшей планеты. Но позже, в абсолютном безветрии влажного приближения вечера, он вышел наружу осмотреть сад наедине с деревьями.

Жара была гнетущей. Медленно, в поисках тени, он прошел по заросшим дорожкам, и в обнесенном стеной розарии, где пышно распустившиеся розы поникли от жары, он наткнулся на разрушенную беседку, наполовину погребенную разросшимся бурьяном. У него возникло ощущение, что выщербленные, покрытые лишайниками статуи подглядывают за ним, сверлят его злобными взглядами из своих забытых ниш. Он вернулся в дом не удовлетворенным, а почему-то встревоженным из-за этого никому не нужного изобилия.

С наступлением темноты тучи исчезли, очистив небо, но в воздухе по-прежнему висела тяжелая духота, жаркая угроза. Повсюду вокруг большого полупустого кенсингтонского особняка старые деревья замыкали и огораживали пыльный жар, как и раскинувшееся небо, угрюмое, гнетущее, время от времени с почти мучительной ясностью пронизываемое созвездиями начала второй половины лета. Геркулес уже покинул зенит, в котором встретил перелом лета; мало-помалу укорачивающиеся дни будут стягивать сияющее созвездие вниз, вниз к Лернейским болотам, пока даже красная Альфа не потускнеет в самом своем сердце. Юпитер, все еще светозарный на юго-востоке, также медленно отдалялся по мере смены ночей, и июльская жара готовила путь тяжелому августовскому созреванию.

Рассудок Александра изнемогал от усталости, а он опять настраивал линзы, и передвигал нацеливатель, и оглядывал темные провалы Млечного Пути. Они все следили за ним, но он был слишком занят поисками и не замечал жадности их внимания; но и заметь он ее, сомнительно, что он бы испытал прилив счастья, как было прежде. От работы с большим телескопом его левый глаз болел так, как не болел с дней в море, когда слепящее полуденное солнце, пылающе отражаемое тропическими водами, угрожало ввергнуть его в полную незрячесть. Однако он не опасался, что эти наблюдения могут лишить его зрения, ведь Селена пряталась и ускользала.