Книга Мила Рудик и тайна шестого адепта - Алека Вольских

Мила возобновила свой путь наверх, но, сделав всего несколько шагов, опять остановилась, поймав себя на неожиданной мысли. Как бы странно это ни звучало, но в эту минуту она испытывала к Лютову что-то сродни благодарности.

«Ты стала сильнее», — вспомнила она слова из его записки.

Только теперь, после того, как это заметил он, Мила и сама осознала — да, она и правда стала сильнее за прошедший год.

«Я стала сильнее только потому, что у меня есть такой враг, как ты, Лютов», — подумала Мила, словно отвечая мысленно на его послание.

Она снова сделала шаг вперед, преодолевая ступеньку за ступенькой, но, несмотря на обнадеживающие выводы, сделанные ею только что, одна мысль продолжала тревожно пульсировать в ее сознании, как пульсирует под кожей воспаленное место.

«Но стану ли я когда-нибудь достаточно сильной, чтобы противостоять тому, чью силу теперь мне даже страшно себе представить? Силу, которая, как бы глубоко я ни заглядывала, по-прежнему остается для меня тайной, окутанной тьмой…»

Глава 18

Забытые страницы

Рыжая осень встретила Милу радушным шелестом листвы. Сделав глубокий вдох, Мила улыбнулась. Воздух был так чист, что казалось — этот мир рыжей осени только-только родился. Чувствуя необыкновенное умиротворение, она неторопливо пошла вперед. Вокруг нее в медленном вальсе кружили ярко-желтые дубы и красные клены, а оранжевые каштаны сыпали к ее ногам коричневые орехи.

Легкий порыв ветра бросился ей навстречу, и лежащие на земле сухие листья на короткий миг взвились вверх. Они были похожи на детей, играющих в салки. Оглядевшись, Мила вдруг подумала, что это место выглядит так, будто ожидало ее прихода, и теперь каждое дерево, каждый листок радовался встрече с ней…

Словно этот мир рыжей осени был создан для нее. Существовал для нее. И всегда-всегда был готов принять ее под свою сень. Защитить от всех бед. Избавить от всех тревог. Ее собственный мир — самое родное место в безбрежном океане невзгод и испытаний, страха и одиночества, потерь и разочарований.

Мила все шла вперед по усыпанной золотистой листвой тропе, которая выстилалась под ее ногами, как живой ковер. Деревья по обеим сторонам от нее вырастали высокими стенами: шептали шелестом листвы, качали ветвями в знак приветствия, согревали оранжевым теплом, устремлялись к ней падающей листвой, похожей на большие красные звезды.

Не останавливаясь, она продолжала свой путь, чувствуя, что может идти так вечно, не зная ни скуки, ни усталости. Однако деревья вдруг расступились, и Мила увидела перед собой реку. Медлительный поток, в котором отражался мир рыжей осени, казался золотисто-алым, и Мила подумала, что никогда не видела ничего прекраснее этой сверкающей, как кристалл, и чистой, как родник, огненной реки.

Мила подняла глаза — над рекой, на другом берегу, возвышался утес, а на самом краю утеса росло два одинаковых дерева. Окутанные сонным туманом, который стелился с утеса к воде, два дерева качали ветвями, а листва в золотых кронах шелестела тихо-тихо, словно деревья перешептывались друг с другом.

Не в силах отвести от них взгляда, Мила зачарованно смотрела на вершину утеса. Она боялась даже моргнуть. Ей казалось, что два дерева на утесе вот-вот обратят к ней свои взоры и шепотом листьев расскажут ей нечто важное. И в этот самый момент произошло то, чего она совсем не ожидала — чьи-то руки вдруг обняли ее сзади, нежно и ласково. Мила зажмурилась, боясь, что если пошевелится, то эти руки, почему-то знакомые и родные, отпустят ее и исчезнут, как мираж.

Но желание увидеть того, кто стоит у нее за спиной, было сильнее ее. Чувствуя, как сердце от волнения забилось чаще, Мила открыла глаза, задержала дыхание и медленно обернулась…

«Только сон», — с неясной тоской подумала она сразу же, как только открыла глаза.

Рядом на подстилке спал Шалопай, вытянув перед собой все четыре лапы: передние собачьи и задние драконьи. От окон по комнате растекался мягкий свет — близился восход солнца.

Ей не впервые снилась рыжая осень. Мила уже усвоила, что ее повторяющиеся сны могут быть пророческими, но, откровенно говоря, сейчас она не могла даже представить, что может предрекать такой мирный и уютный сон.

Она не сомневалась только в одном — это сновидение не имело ничего общего с Многоликом, поскольку все, связанное с ним, всегда несло в себе отпечаток гнета и страданий. А рыжая осень из ее снов была наполнена упоительным покоем, как материнское лоно. Это место никогда не знало ни боли, ни горя, ни зла.

Мила уже думала о том, чтобы посоветоваться с кем-нибудь насчет этих снов, но каждый раз что-то ее останавливало. У нее было странное чувство, что этот сон про рыжую осень принадлежит только ей, что место, которое она видела во сне, существовало на самом деле, и даже среди дорогих ей людей не было того, с кем она хотела бы его разделить.

До самого рассвета Мила так больше и не заснула, а во время утреннего завтрака с Почтовой торбой она получила послание от Вирта. Он писал, что смог узнать кое-что о древнем роде алхимиков, которые являлись владельцами замка в скале. В письме Вирт не раскрывал подробностей, поэтому Мила решила, не откладывая, навестить его сегодня же, сразу после уроков.

Она не видела Вирта с того дня, как они вернулись из скального замка, но из Ромкиных рассказов знала, что уже без нее, вдвоем с Виртом, они побывали в том ущелье еще раз. Кроме комнаты с пауком на двери, в замке не оказалось ничего стоящего внимания. Они изучили его настолько хорошо, насколько смогли, вооружившись факелами, поскольку не во всех помещениях замка были окна, а магия действовала в этом месте не везде.

Вероятно, хозяева замка в скале не часто наведывались в свое фамильное гнездо, а последние десятилетия, возможно, не наведывались вовсе, поэтому все следы пребывания в замке людей уничтожило время. И только воспоминания, сохраненные в каменной Мемории, остались нетронутыми — воспоминания о судьбе двух мальчиков, обладающих колдовским даром.

Все это время Мила часто возвращалась к ним в своих мыслях. Она думала о Тихое, который хотел всегда быть со своим старшим братом, и о Лукое, который навеки срастил их души, чтобы исполнить это желание.

Ее пугали мысли о том, чем в итоге стал ученик Славянина. Во что превратилась его личность? Кем он воспринимал сам себя? Лукоем? Тихоем? Как это — осознавать, что даже в собственных мыслях ты не один? Когда Мила пыталась найти ответы на эти вопросы, она чувствовала, что начинает сходить с ума — все это просто не укладывалось у нее в голове. Но одно она осознавала слишком ясно, чтобы это осознание пугало ее сильнее всех прочих мыслей, — Мила сочувствовала им.

Ей было жаль двух мальчиков, которых собственная семья считала выродками, порождением нечистой силы. Которых боялись старшие братья и мать с отцом — боялись настолько, что обвиняли их во всех несчастьях и в конце концов просто избавились от них, как от помехи. Все это она когда-то испытала на себе.