Книга Старая девочка - Владимир Шаров

Как сестры ни старались отогнать меня от песочницы, я по-прежнему почти всё время проводил около Веры, в редких случаях, когда она соглашалась, играл с ней, чаще же просто что-то по соседству строил. Когда она уходила домой – в этот год Вера, как правило, меньше гуляла, вообще ослабела, каждый раз спала днем, медленно и подолгу ела, – я шел в лес и там собирал для нее ягоды, всякие диковинки: камни, древесные грибы, красивые корни.

Иногда, оставшись в саду, я, пока ее не было, сооружал в песочнице огромные замки с мостами, крепостными стенами и башнями, крытыми корой и дранкой. Чтобы сделать стены еще более неприступными, я обкладывал их галькой и той же галькой выкладывал рядом Верино имя. Как и положено, мою крепость окружал глубокий ров, я брал у бабушки ведро и сам носил из колодца воду, чтобы ров всегда был наполнен водой. Вода нужна была мне и для пруда. Я вырыл рядом с песочницей настоящий пруд, вырезал из коры, некоторые сам, другие с помощью отца, целую флотилию лодок; эти лодки я потом делил на два отряда и проводил перед Верой морские сражения, брал лодки на абордаж, топил, дальше победившая сторона высаживала со стороны моря десант и пыталась взять крепость штурмом. Я делал это для Веры, но, заигравшись, часто забывал о ней, а когда вдруг снова вспоминал, видел, что ей это совсем не надо.

Сторонясь меня, она всё чаще забиралась в дальний угол песчаной кучи, где нависшие кусты малины образовывали нечто вроде грота, и там, под их защитой, играла сама с собой. Иногда я как будто догадывался, что, может быть, меня слишком много, что я чересчур напорист, чересчур велик и для этой песочницы, и для самой Веры. Во время морского боя или уже высадив десант, когда после долгой, медленной осады, после долгого обстрела крепостных стен из катапульт (я стрелял по ним из рогатки мелкой галькой), наконец сделав пролом, я давал сигнал к общему штурму, и мои воины с разных сторон бросались вперед, врывались в город, сминая обороняющихся, и вот, когда всё должно было кончиться, я, ставя последнюю точку, с гиканьем и воем, с криками “ура” прыгал на крепость и топтал ногами остатки вражеского замка, конечно, я тогда ничего не помнил, но однажды в эту самую минуту я взглянул на Веру и вдруг увидел, как она испугана: вся мелко дрожа, она жалко, боком уползала обратно в кусты. Глядя на мою игру, заинтересовавшись ею, она вышла на свет Божий, приблизилась ко мне, а когда я стал топтать крепость, похоже, решила, что она – одна из тех, кого я только что уничтожил.

Двадцати семи лет от роду, уже дважды будучи женат и дважды разведен, имея шестилетнего сына, я вдруг понял, что никогда никого не любил, кроме Веры. Жил я тогда снова у матери и, с большим трудом добившись наконец, чтобы она разыскала телефон одной из Вериных теток – Тани, – воскресным утром ей позвонил. Когда Таня подошла, я сказал ей, что двадцать лет назад мы снимали у них дачу на Ленинградском шоссе, что я очень хорошо помню Веру и хотел бы с ней, если можно, увидеться. Может быть, Таня даст мне ее телефон или адрес. Помолчав, Таня ответила, что увидеть Веру я не могу, потому что ее нет на свете уже больше пятнадцати лет; я, очевидно, ничего не понял, потому что по-прежнему, вместо того чтобы положить трубку на рычаг, прижимал ее к уху. Таня тоже чего-то ждала, а потом сказала, что в следующее воскресенье едет на кладбище, и я, если хочу, могу поехать с ней. Мы встретились в Тушино, на метрошной платформе, уже по номеру телефона я видел, что Таня живет где-то рядом с нами. Я ее с трудом узнал и то только по названному мне в качестве приметы зеленому пальто, так она постарела. За те два часа, что мы ехали до Ивантеевки (еще при жизни бабушки они купили себе место в ограде храма, где служил отец Михаил), она рассказала мне эту историю и добавила, что, когда Вера умерла, все были уверены, что то, что она сделала, – самоубийство и ни один священник не согласится ее отпевать. Тем не менее она, Таня, поехала к отцу Михаилу, и он, то ли чувствуя свою вину, то ли еще по какой причине, разрешил положить Веру рядом с матерью. Больше того, сказал, что сам ее отпоет. Было много людей – и родственники, и просто знавшие Веру, – служба тоже была очень долгой, и в конце ее он прямо в храме сказал, что сегодня все мы, все, кто сюда пришел, хороним невинного младенца.