Книга Лишние Земли лишних - Дмитрий Старицкий

Все это Наташа в перерыве между соитиями мне со всей своей искренностью и выложила.

Оказалось, что сам вопрос с перераспределением мужского ресурса в гареме подняла Галя Антоненкова во время нашего с Ингеборге шоп-тура по Базам. И после нашего возвращения этот бухтеж перманентно тихо тлел по кулуарам. А потом прорвало всех разом.

Если бы я только с Розой спал, то никто бы ничего и не вякнул. Сделал чувак свой выбор, и сделал. Флаг ему в руки и барабан на шею. А тут в гареме образовалась привилегированная группа, пользующаяся мной, когда остальные голодают. И такой непорядок решили устранить волюнтаристскими методами. Удивительным для меня оказалось только то, что наиболее спокойной частью гарема была его мусульманско-таежная часть. У остальных девчат обладание моей тушкой выросло в вопрос статуса в коллективе.

Практически их окончательная договоренность выглядела так. Полгарема пользуют меня по составленной очереди, потом две ночи я провожу с Ингеборге и Розой. Потом радуются остатние полгарема — и опять Роза и Ингеборге. Очередность была выявлена примитивным жребием, для пущей справедливости. Мое мнение никого не интересовало. Как и мое право на отдых. Оба-на! Картина Айвазовского «Расстрел броненосца одиннадцатью канонерками».

Думай, башка, думай, а то панаму амазонки напялят и поздняк метаться будет. Причем не все такие неискушенные и искренние, как Наташка. Наверняка есть и мастерицы изощренных подлянок. Только пока невыявленные.

Так вот, от шума, точнее от стука в коридоре я проснулся и эту мысль в голове держал. Когда же этот слабый шум превратился в звуки возни и топтаний, не выдержал, встал и, как был в костюме Адама, выглянул в коридор. Любопытство одолело: что же такого девчата еще задумали. На этом же этаже только мы квартируем.

Выглянул в коридор, а там творилось сущее безобразие. Двое неизвестных мужиков тягали Сажи к лестнице, зажав лапой ей рот. Сажи усиленно сопротивлялась, пытаясь одновременно что-то мычать и кусать пальцы, сдавливающие ее красивые губы.

Это мне очень не понравилось. Настолько не понравилось, что я, вопреки своему обыкновению, даже не стал никого окликать, предупреждать и ругаться. Просто взял короткую лыжную палку, стоящую в номере у двери (чего только не нашлось у запасливого школьного водителя, когда мы разгружали автобус перед ремонтом), открыл дверь, сделал два шага и воткнул эту палку острием в бок одного из напавших на красавицу-чеченку. Тот кротко хрюкнул и упал. Палка осталась в нем торчать, вырвавшись из руки.

Второго нападавшего попытался отоварить подъемом стопы по «фаберже»,[346]но в этом не преуспел, попав ему только по внутренней стороне бедра, и, пожалев свои босые ноги, стал отрывать его от Сажи руками, крича в открытую дверь своего номера:

— Наташа! Тревога! Звони Борису! Мобильник на столе!

Мужичок попался в мои руки жилистый и не слабый, но, к его несчастью, малого веса, потому оторвать от девчонки его удалось быстро, хоть этот гад и влепил мне не глядя каблуком по голой плюсне.

Больно!!!

Освобожденная женщина Востока, заревев гудком морского парохода, выдернула лыжную палку из первого налетчика, который так и остался валяться на полу, стала ею бить второго налетчика, которого держал я, попадая при этом по мне каждый третий раз. Не-е… Ну мать вашу так, козу горную! Я так не договаривался. Больно же!

Потом оказалось, что Сажи мне, наверное, жизнь спасла. Потому что била того кренделя по рукам, которыми он пытался достать пистолет. Смог бы достать — пристрелил бы меня на хрен в упор. И все…

Но это выяснилось потом, а пока: два удара ему, один — мне. Бамбуковой палкой!

На Сажкин рев, как чертик из табакерки, явился большой и страшный Доннерман, с топотом, грохотом и нервическим русским ором:

— Все на пол, мля! Работает ОМОН![347]

«Цирк с конями! — подумал я, удерживая выворачивающегося бандита и заламывая ему руки за голову. — Что-то больно быстро Боря по звонку прибежал, Наташка, наверное, только-только отзвониться успела, если вообще проснулась».

Сержант с ходу пробил хорошее пенальти находнику по копчику, отчего тот в моих руках сразу обмяк.

Потом, мимоходом содрав с Сажи пояс, Доннерман стал им вязать бандиту руки.

Внимательно посмотрев на Бориса, я начал сползать по стенке, карябая себе спину и нервически хихикая. Он был обут в тщательно зашнурованные форменные берцы, одет в красные трусы-боксеры и ремень с кобурой и мобильником, накинутым на плечо на манер берендейки.[348]Форма «ноль» — трусы в скатку!

Картина маслом.

Глухая ночь.

Экономный ночной светильник.

Узкий гостиничный коридор.

В нем я — абсолютно голый.

Сажи в халатике, распахнутом торчащими сосками, открывая нашему взору православный крестик между холмами грудей, плоский живот и красивое место схождения ног, покрытое вычурно подстриженным курчавым каштановым волосом.

Доннерман в омоновском неглиже.

И пара поверженных дуболомов под нашими ногами.

Посмотрели мы друг на друга и заржали, как кони.

Точно — цирк!

Потом сержант профессионально обшмонал находников, отложив к стене два пистолета «Глок-17»,[349]два запасных магазина к ним, маленький пистолетик из кобуры, найденной на щиколотке бандита, пронзенного бамбуком. В ту же кучу полетели складная наваха,[350]два бумажника, никелированные наручники, нехилый латунный кастет, связка ключей и охотничий манок[351]на них в качестве брелока.

Связанному локтями за спиной полуживому бандиту его же наручниками зафиксировали ноги. По ходу этого действия Сажи подсуетилась и с мстительным удовольствием голой пяткой расквасила бандюгану нос, отправив того снова в нокаут.

Под другим кренделем, которого я пырнул лыжной палкой, растеклась приличная лужа черной крови.

Боря приложил два пальца к его сонной артерии.