Книга Двенадцатая карта - Джеффри Дивер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Томпсон Бойд всегда считал выстрелы (он точно знал, что у него в магазине осталось восемь патронов плюс одна обойма еще с четырнадцатью патронами в кармане).
Интересно, она перезарядила? Если нет, то остался ли последний патрон в барабане?
Некоторые полицейские оставляют патронник под бойком пустым, чтобы, случайно уронив пистолет, никого не ранить. Но она явно не из таких – с оружием обращаться умеет. Пушку из рук никогда не выронит. К тому же, работая на задержание, она бы зарядилась полностью. Нет, она точно не оставила бы пустой патронник.
– Бойд, я повторять не буду!
Хотя, с другой стороны, вряд ли это ее пушка. Вчера в музее на бедре у нее был пристегнут автоматический «глок». И кобура у нее под «глок». Значит, револьвер – запасное оружие? В былые времена копы носили запасной пистолет в кобуре на лодыжке, когда штатным оружием были шестизарядные револьверы. Сегодня все пользовались автоматическими с магазином не меньше чем на дюжину патронов и парочкой запасных на ремне. Надобности в запасном оружии не было.
Нет, готов поспорить, что она или где-то забыла свой «глок», или отдала кому-то взамен револьвера, а значит, скорее всего не перезаряжала. Следующий вопрос: тот, у кого она позаимствовала револьвер, стал бы держать патронник под бойком пустым? Можно было только гадать.
Остается решить, что она за человек. Бойд вспомнил, как она ходила в музее – как гремучник, туда-сюда; как готовилась ворваться в его квартиру на Элизабет-стрит; как побежала за ним, оставив раненую Джин истекать кровью.
И сделал вывод: она блефует. Если бы у нее остался один патрон, она бы уже в него выстрелила.
– У тебя нет патронов, – объявил он, поднимая пистолет и разворачиваясь в ее сторону.
Она поморщилась и опустила руку. Значит, он оказался прав. Пристрелить ее? Нет, только ранить. Но куда лучше стрелять? Какое место особенно болезненное и уязвимое? Крики вкупе с обильным кровотечением сразу привлекают внимание. Так, она явно припадает на одну ногу, надо стрелять в коленную чашечку. Когда она упадет, он засадит еще одну пулю ей в плечо. Потом уйдет отсюда.
– Твоя взяла, – сказала женщина. – Что теперь? Возьмешь меня в заложники?
Такая мысль не приходила ему в голову. Он немного помедлил.
Есть ли в этом смысл? Можно ли этим воспользоваться? Как правило, от заложников больше проблем, чем пользы.
Нет, лучше ее пристрелить.
Он уже начал тянуть на себя спусковой крючок, когда женщина в знак поражения бросила револьвер на землю. Томпсон посмотрел на него, размышляя: здесь что-то не так… Но что именно?
Пистолет она держала в левой руке, а кобура у нее пристегнута справа.
Томпсон поднял глаза и судорожно втянул в себя воздух, увидев несущийся прямо в лицо бешено вращающийся нож. Сакс метнула его правой рукой, когда он на мгновение отвлекся на брошенный пистолет.
Лезвие не вонзилось в него и даже ничуть не поранило, нож угодил рукояткой в щеку. Но она целилась прямо в его больные глаза. Томпсон непроизвольно пригнулся, пытаясь защитить их рукой. Прежде чем он успел отступить на шаг, чтобы прицелиться, женщина подскочила к нему, занося для удара булыжник, который подобрала в саду. Оглушительный удар в висок. Томпсон, хрипя, втянул ртом воздух.
Он надавил на спусковой крючок, и раздался выстрел. Пуля ушла в пустоту, а второй раз выстрелить он не успел – камень с хрустом ударил его по правой руке. Томпсон выронил пистолет и взвыл от боли, другой рукой обхватывая зашибленные пальцы.
Подумав, что она захочет поднять пистолет, он попытался ее оттеснить, но пистолет ее не интересовал. Все, что ей было нужно, она держала в руках; камень снова обрушился ему на лицо.
– Не надо! Не надо!
Он попытался ее ударить, но она была крупной и сильной. Очередной удар заставил его рухнуть на колени, следующий свалил на бок. Томпсон изогнулся в надежде увернуться от града ударов.
– Хватит, хватит! – закричал он, но в ответ получил новый удар в лицо. Из горла женщины вырвался яростный вой.
«Один поцелуй смерти…»
Что она делает? Она победила… Зачем она это делает? Почему идет против правил? Как она может? Это не по инструкции.
«…и ты мертвец».
Когда мгновение спустя к ним подбежали патрульные в форме, один скрутил Бойда и нацепил на него наручники. Второй обхватил рукой женщину, пытаясь вывернуть из ее руки окровавленный булыжник. Сквозь пелену боли и звон в ушах Томпсон слышал:
– Спокойно, спокойно, детектив, он наш. Мы его взяли, успокойтесь. Больше он никуда не денется, больше он никуда не денется, больше он никуда не денется…
Нет, нет… Ну пожалуйста…
Амелия Сакс спешила назад к дому Бойда. Спешила как могла, не обращая внимания на поздравления встречных полицейских и стараясь не замечать боль в ноге.
Обливаясь по́том, тяжело дыша, она подскочила к врачу из бригады «скорой помощи» и выпалила:
– Что с женщиной из того дома?
– Из того?
– Да. Брюнетка, которая там живет.
– Ах вот вы о ком. Боюсь, должен вас огорчить.
Сакс глубоко втянула в себя воздух, по коже поползли мурашки. Бойда она поймала, но женщина, которую можно было спасти, теперь умерла. Одним ногтем Сакс впилась в основание другого, почувствовала боль, затем кровь.
«Я поступила точно как Бойд: принесла в жертву невинного человека».
– В нее стреляли, – продолжил медик.
– Знаю, – прошептала Сакс, не поднимая глаз. Господи, как теперь с этим жить…
– Не стоит так беспокоиться.
– Беспокоиться?
– С ней все будет в порядке.
Сакс нахмурилась.
– Вы сказали, что должны меня огорчить.
– Ну, схлопотать пулю радости мало.
– Черт! Я знала, что ее ранили. Это случилось у меня перед глазами.
– Ах вот как?
– Я думала, вы имеете в виду, что она умерла.
– Ну что вы. Могла, конечно, кровью истечь, но мы вовремя подоспели. Жить будет. Сейчас она в интенсивной терапии в «Сент-Люк». Состояние стабильное.
– Ну спасибо.
«Боюсь, должен вас огорчить…»
Прихрамывая, Сакс поплелась прочь и напротив конспиративной квартиры Бойда натолкнулась на Селлитто и Хаумана.
– Вы взяли его с пустым пистолетом? – недоверчиво спросил Хауман.
– Вообще-то я взяла его булыжником.
Командир спецподразделения кивнул, изогнув бровь, – его выражение высшей похвалы.
– Бойд заговорил? – спросила Сакс.
– Ему зачитали права, он сказал «да», и больше ни слова.
