Книга Приемный ребенок - Дженни Блэкхерст

лестнице ногу и все равно пыталась сбежать. Совершенно чокнутая! Хуже, чем беличье дерьмо, как выразился бы мой папа.

Я чувствую, как у меня к горлу подступает тошнота. В висках стучит, причем все сильнее, и это мешает мне четко мыслить. Мне хочется только закрыть глаза и заснуть. Хотя я не думаю, что теперь когда-нибудь смогу спать нормально.

– И что теперь? – спрашиваю я с усталым вздохом. – Что должно произойти теперь, Мэри? Какой у тебя план?

Она пожимает плечами и какую-то минуту выглядит как пятнадцатилетняя девочка, какой и является.

– Не знаю. Вы врали, что никому об этом не расскажете, так? Я не могу обещать, что это не повторится, мы можем обо всем забыть и спокойно жить дальше.

– Да, ты права, – соглашаюсь я.

– Меня посадят в тюрьму?

У нее по лицу пробегает тень страха, и на какую-то долю секунды мне становится ее жаль. Она хотя бы понимала, насколько на самом деле ужасно все то, что она делала? Или она убедила себя, как пыталась убедить меня, что это вина всех других людей?

– Я не знаю, что с тобой будет, – честно отвечаю я. Кроме смерти Ханны, которая, как Мэри клянется, была несчастным случаем, все остальное можно считать мелочью, пусть и относительно. То, что она сделала с Наоми, вероятно, можно классифицировать как нанесение тяжких телесных повреждений – но это ее слово против моего, а любой хороший адвокат предупредит ее, что не нужно говорить. Дело в том, что ей, вероятно, все сойдет с рук, все страдания, которые она принесла людям. Я прижимаю руку к голове, пытаясь прекратить боль. – Я отвезу тебя домой и поговорю с твоей мамой обо всем этом. Затем мы решим, что делать.

– А что будет с Элли? – Тон Мэри изменился, сейчас она говорит как невинный сторонний свидетель, и у меня в груди замирает сердце.

– Что ты имеешь в виду, Мэри?

– Что с ней будет? Если она навредит ребенку?

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не показать мой страх.

– Ты же только что сказала, что Элли не имела никакого отношения к происходящему. Зачем ей как-то вредить ребенку?

Мэри улыбается, и у меня от этой улыбки кровь стынет в венах.

– Потому что я ей так сказала.

Глава 98

Имоджен

– Где она, Мэри? Ты хотя бы знаешь это?

Слушая ее исповедь, я почти забыла, куда мы едем и почему. Теперь меня пронзает мысль о том, что необходимо срочно найти Элли и ребенка.

– Она в том доме. В том, где умерла Гилберт.

Глава 99

Имоджен

Первое, что я вижу, когда останавливаю машину у заброшенного многоквартирного дома, где умерла Ханна Гилберт, – это языки пламени.

– Звони пожарным! – кричу я Мэри, которая так и сидит на переднем месте, только теперь она замерла в страхе. – Немедленно звони, или Элли умрет!

Я несусь по газону, но, как кажется, не могу передвигаться достаточно быстро. Это похоже на один из моих снов, где я пытаюсь убежать от плохого парня, но ноги не двигаются. Но я все равно продолжаю бежать к дому, который – я уверена – собирается забрать еще одну жизнь.

Огонь прорывается сквозь этот многоквартирный дом с ничем не сдерживаемой яростью дикого животного, монстра. Жар практически невыносимый, черный дым попадает мне в горло и легкие, царапает их изнутри, а везде вокруг меня бушуют языки пламени, я слышу стук в ушах, это ревет огонь. Если я пойду дальше, то точно умру. Не бывает так, что люди забегают в горящее здание и остаются в живых – люди убегают из горящих зданий, если хотят жить. Но мысль о том, что я оставлю Элли одну, испуганную и брошенную всеми, гораздо хуже, чем мысль о смерти здесь. Может, я и приехала в Гонт для того, чтобы это сделать. Умереть рядом с несчастной и грустной Элли Аткинсон.

Наверху я падаю на колени и ползу по коридору. Дым здесь менее густой, но мои легкие все равно горят из-за прилагаемых усилий. Мне приходится останавливаться не один раз и прижиматься головой к стене, чтобы отдохнуть. Когда я добираюсь до квартиры, которую мне описала Мэри по пути сюда, той самой, в которой встречались Ханна и Эван Хокер, когда у них была порочная связь, я хватаюсь за ручку двери, молясь, чтобы это оказалась та квартира, которая нужна, и толкаю ее со всей силы. Я падаю в коридор, распластавшись на полу, быстро поднимаюсь, чтобы захлопнуть дверь у меня за спиной. Здесь меньше дыма; я вижу всю квартиру с открытой планировкой. Она пуста.

– Элли?

Изо рта у меня вылетает только хрип. Я ползу в спальню – пусто. А затем я вижу его – единственное достаточно большое место, чтобы в нем мог спрятаться ребенок. Я собираю последние силы и бросаюсь к платяному шкафу, хватаюсь за ручку и распахиваю дверцу. Маленькая девочка сидит, сжавшись, в самом низу, она кажется еще меньше, чем когда-либо раньше, словно она частично вросла в шкаф. У нее плотно зажмурены глаза, по щекам текут слезы. Я пытаюсь ее поднять, но она кажется очень тяжелой, как бывает мертвое тело, и мы обе падаем в низ шкафа и лежим там.

– Элли? – Я трясу девочку за руки, но не получаю никакой ответной реакции. Она в ступоре. – Элли, послушай меня, нам нужно отсюда выбираться. Где ребенок? Где Лили?

Услышав мои слова, она медленно открывает глаза, словно только что осознала мое присутствие.

– Мы не можем отсюда выбраться, – говорит она странным голосом. – Мы здесь умрем. Как и они. Как моя семья.

– Нет, Элли, – очень эмоционально говорю я. – Я не хочу здесь умирать. Я еще не готова умирать, как и ты. Твои родители не хотели бы этого. Нам нужно найти Лили и выбираться отсюда.

Она так внимательно смотрит мне в глаза, так глубоко заглядывает внутрь меня, словно читает саму мою душу.

– Простите, – наконец говорит она. – Простите, это я во всем виновата, это была я.

– Это была не ты, Элли. Ничто из случившегося не сделала ты.

Она уныло и подавленно качает головой.

– Нет, это я. Это все я.

– Ты это точно знаешь? – спрашиваю я. – Ты на самом деле все это сделала? Ты на самом деле начала этот пожар? Или у тебя просто такое ощущение, что ты это сделала? Просто потому, что у тебя иногда появлялись такие мысли, совсем не означает, что ты заставила что-то случиться.