Книга Конкурс убийц - Николай Иванович Леонов

сохранять спокойствие «серьезных людей», я верно вас понял?

Капитан, не глядя более на Гурова, обошел его, как неодушевленный предмет на пути, и вышел.

Осадок от разговора с Моховым остался гадкий. Гуров решил не тратить время на ожидание под дверями допросной и пойти проветриться. Как говорил дальновидный Луций Сенека, там, где ты ничего не можешь сделать, там ты ничего не должен хотеть. И нужно было признать, что сделать Гуров ничего не может. Поговорить с Аджеем после того, как его часами обрабатывал Мохов, возможным не представлялось. Может быть, позже, когда художник наверстает упущенное по программе мероприятий фестиваля время, успокоит фанатов и успокоится сам. Почему-то Гуров верил, что Аджей не станет скрывать от него правды и весть о том, что он, Лев, не писатель, воспримет легко. Он вернет ему фотографии. Если это не жест доброй воли, то что? Адвокаты защитят художника перед Моховым и теми, кто хочет его подставить. Что может сделать прямо сейчас полковник Гуров? Появившаяся было мысль, спуститься в фотомастерскую и проведать Толика в знак протеста перед вопиющим равнодушием Онейска, зачахла на корню. Не так он к Милованову хорошо относится, чтобы навещать его, зачем давать одинокому чудаку надежду? Желание заехать в участок к Виктору или на кофе к милейшей Капитолине Сергеевне в равной степени отсутствовало. Никто из них не клоун, чтобы скрашивать его душевную смуту после неудачи в делах, к таким людям нужно заходить, когда тебе есть что предъявить. И это едва ли может быть торт.

Он одолжил на проходной газетку и вышел на улицу, закрывая ею себе лицо от вспышек. Вопросы сыпались градом, Гуров молчал, помня о том, что все сказанное им будет если не использовано против него лично или Аджея, то переврано и вывернуто наизнанку. Допрос все еще велся, шоколадная «Вольво» продолжала непреклонно, надменно стоять на стоянке, и из-за ограждения его пытались сфотографировать подростки.

Гуров направился в кафе «Ольга», где встретили его как старого друга, что было приятно. Порция алого борща со сметаной и гренками, салат и стакан кофе с традиционно новым, неизвестным пирожным успокоили, подняли настроение. Может, дело было в кофе, по причуде природы умиротворившим, а не придавшим бодрости, может, в еде, только Гуров внезапно вспомнил, что не спал всю ночь. И воспоминания начинают сплетаться перед его внутренним взором в причудливую, но не вполне объективную вязь. Он расплатился, вежливо попрощался с усердным и старательным персоналом и поехал в свою квартирку на улице Ульянова. Принял душ и, стараясь ни о чем не думать, лег спать.

Гурову снился лес. Сосновый бор, глубокой ночью озаренный лишь всполохами салютов в звездной вышине. Повсюду были люди, смеющиеся, веселые. Ни с кем не заговаривая, он шел в глубину леса, в самую глушь. И кто-то не то шел в открытую, не то крался за ним по узким тропинкам. Толстый ковер хвои скрадывал звуки шагов, и расслышать, понять, слышит ли Лев эхо собственной поступи или кто-то преследует его, было невозможно. Утомившись от неизвестности, он резко обернулся, и на него налетел не успевший притормозить Аджей. Немедленно сделав Гурова виноватым, пошел рядом. Они разговорились, и следит ли за ними кто-то из темноты, понять было уже нельзя. Остановились у внушительного вида одинокого дерева и стали его трясти. Причин Гуров не знал, но почему-то во сне это казалось очень важным. По очереди и одновременно, они толкали плечами неохватный, шершавый ствол, и на головы им сыпались мелкие сухие веточки, прошлогодние шишки, хрупкие иглы хвои. Аджей, шипя, стряхивал мусор с белой футболки и вдруг замер, обнаружив, что тот же сор, падая на Гурова, превращается в белые перья. Полонский с минуту посмотрел на напарника, растерянно, будто превращая шишки и хвою в перья, тот его предал. Потом развел недоуменно руки и спросил:

— Лев, ты как? Здоров?

А потом они оба вздрогнули от звука, донесшегося из-за хилых кустов. То ли хрустнул сучок, то ли мяукнула заблудившаяся кошка…

Оказалось, что звонил телефон. Долго, настойчиво. Так непреклонно позитивно, как может требовать внимания лишь вызов Крячко. Гуров зевнул, сообразил, что за окном темно, и который теперь час, он не имеет ни малейшего представления. Но Стас не спит, значит, время вполне рабочее. Лев потряс головой и принял звонок.

— Алло.

— Гуров, доброго времени суток! Ты в порядке в этом диком городке? А то звоню, звоню, реакции на мои потуги чуть. Не могли же труды праведные уморить тебя насмерть. Поделись с другом, расскажи, что у вас там происходит?

— Да ничего особенного не происходит, Стас. Соскучился ты, что ли? Я видел прогноз, погоду на следующей неделе обещают замечательную, будут тебе шашлыки…

Как обстоят дела, он все-таки рассказал. Стас бы не спрашивал, если бы ему не было искренне интересно, не тот человек. К тому же его свежий взгляд на ситуацию часто оказывался полезен.

— Эх, друг мой. Много сил трачу сейчас, чтобы не говорить, что я был прав, но я был прав. Ты все же умудрился вырвать трудовой подвиг из крепкой черепной коробки отпуска. По твоему томному настроению делаю вывод, что, утомленный прогулками в лесу и хождениями по ресторанам, ты новостями культуры интересоваться так и не начал. Скажи спасибо, что у тебя есть я, способный собирать информацию в тезисы. Открывай пока поисковик и слушай. — Гуров подчинился. Еще толком не вернув себе способность соображать и зевая, раскрыл в темноте ноутбук, задал программе для поиска нужные слова. — Представления не имею, чем ты насолил капитану Мохову, но около шести часов допрос Полонского завершился. Личная охрана пробила ему дорогу сквозь толпу журналистов, и он уехал. Но к прессе вышел Мохов. И теперь они знают все. Под словом «все», Лев, я имею в виду, что капитан, светлая голова, прямо указал этим людям на связь Полонского и с первым трупом, и со вторым. Насчет первого прошелся по тому, что осталось от онейского наркодиспансера, но со вторым все гораздо интереснее. Мохов сказал, будто достойный доверия источник сообщил, что есть свидетель, прямо указывающий на то, что Полонский был последним, кто разговаривал с Сифоновым при жизни. Ты не поверишь, Лев. Мне позвонила Верочка. Оставить кумира в покое не требовала, но была очень недовольна. Похоже, она считает, что в охоте на ведьм виновен ты лично.

Гуров, округлив глаза, смотрел на то, как с экрана компьютера Мохов, с максимально самодовольным видом, стоя перед десятками камер и являясь официальным представителем власти, выдавал свои домыслы за истину в последней инстанции. Лев пытался понять, какую цель преследовало это выступление, и не мог. Ничего, кроме мести и личной неприязни, не могло подтолкнуть капитана к этому