Книга Tertium Organum: ключ к загадкам мира, изд. 2-е - Петр Демьянович Успенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джелаль эд-Дин следующим образом описывает соединение души с Богом:
«Возлюбленная сказала своему милому, желая испытать его, однажды утром: "Я хотела бы знать, кто тебе дороже, ты сам или я, скажи мне правду, мой горячо любимый". Он отвечал: "Я так поглощён тобой, так полон тобой от головы до ног, что от моего собственного существования остаётся только имя, и в моём существе нет ничего кроме тебя, о предмет моих желаний. Я потерян в тебе, как чистый рубин, наполненный светом солнца, теряется настолько, что в нём не видно больше ничего, кроме сияния солнца». (М. Müller)
В двух знаменитых поэмах Джами (XV век) «Саламан и Абсаль» и «Юсуф и Зюлейка», в самых страстных формах изображается «восхождение души», её очищение и слияние с Божеством.
* * *
Большое внимание в своей книге проф. Джемс уделяет мистическим состояниям под наркозом[37].
«Это область, — говорит он, — которую общественное мнение и этика с давних пор относят к области патологии. Тем не менее, всегда были отдельные личности и между ними выдающиеся лирические поэты, которые говорят об этих переживаниях как о возвышенном состоянии».
«Эфир и в особенности закись азота, в известной дозе примешанные к воздуху, являются также могучими стимулами к пробуждению мистического сознания. Перед вдыхающим их точно разверзаются бездны истины одна за другою. Когда человек приходит в нормальное состояние, истина от него ускользает, и если остаётся от неё какая-нибудь формула, то для нормального рассудка она оказывается бессмысленной. Тем не менее, у человека остаётся чувство, что эта формула полна глубокого значения. Я лично знаю многих людей, которые убеждены, что в трансе, вызванном закисью азота, возможны настоящие мистические откровения».
«Несколько лет тому назад я сделал сообщение в печати о произведённых лично надо мною опытах опьянения закисью азота. На основании их я пришёл тогда к такому выводу, который и до настоящего времени не поколебался в моих глазах, [а] именно, что наше нормальное или, как мы его называем, разумное сознание представляет лишь одну из форм сознания, причём другие, совершенно от него отличные формы, существуют рядом с ним, отделённые от него лишь тонкой перегородкой. Мы можем совершить наш жизненный путь даже и не подозревая об их существовании; но как только будет применён необходимый для их пробуждения стимул, они сразу оживут для нас, представляя готовые и определённые формы духовной жизни, которые, быть может, имеют где-нибудь свою область применения. Наше представление о мире не может быть законченным, если мы не примем во внимание и этих форм сознания. И они должны помещать слишком поспешным заключениям о пределах реального».
«Вся совокупность моих знаний убеждает меня в том, что мир, составляющий содержание моего ясного сознания, есть только один из многих миров, существующих в более отдалённых областях моего сознания, и что эти иные миры порождают во мне опыт, имеющий огромное значение для всей моей жизни».
«Возвращаясь к моим собственным переживаниям этого рода я должен признать, что они сводятся к особому просветлённому состоянию, которому я не могу не придать мистической окраски».
«Основной чертой такого состояния всегда является примирённость, словно две противоположные стороны мира, столкновения между которыми составляют причину всех наших внутренних бурь и неурядиц, расплавились и образовали единое целое. Они не принадлежат к одному роду как два различных вида, но один из видов, более возвышенный, сам становится родом по отношению к противоположному виду и растворяет его в себе. Я знаю, что эта мысль с логической стороны темна, но я не могу избавиться от её влияния на меня. Я чувствую, что в ней есть смысл, соприкасающийся с сущностью гегелевской философии. Имеющий уши да слышит. Для меня эта мысль постижима лишь этим путём искусственного разбуженного мистического состояния сознания».
«У кого из читавших Гегеля может явиться сомнение, что его идея о совершенном Существе, поглощающем в себе всё, что вне его существует — идея, господствующая над всей гегелевской философией — родилась как следствие преобладания в сознании этого философа подобных мистических состояний, которые для большинства людей являются подсознательными. Выяснение этой мысли, столь характерной для мистического состояния сознания, является задачей гегелевской философии, зиждущейся, без сомнения, на мистическом чувстве».
«У меня есть друзья, которые верят в откровение, обусловленное наркозом. Для них оно так же метафизическая интуиция, в которой мир в своих многообразных проявлениях воспринимается как бы растворившимся в Едином.
"Мы погружаемся в этот повсюду разлитый дух, — пишет один из них, — всецело, безраздельно, в полном самозабвении. Всё перестаёт тогда существовать для нас, всё, что выше и что ниже нас, всё, где бы то ни было, сущее. Остаётся лишь жизнь, и мы в неё погружённые.
Существует только единое, множественное теряет свою множественность, исчезает; и каждый из нас есть этот единый существующий… Это предельная черта. И насколько достоверно то наше существование, которое составляет обычный источник наших забот, настолько же достоверна и радость, царящая над всем дуализмом, над всеми антитезами, та радость, какой я достиг в моём уединении, равном божескому". (В.Р. Blood "The Anaestetic Revelation and the Gist of Philosophy", Amsterdam / New York, 1874. — Б.П. Блёд "Анестезическое откровение и сущность философии")
Ксенос Клэрк, рано умерший (в Амгерсте в 80-х годах [XIX века]) философ, так же испытал такое откровение.
"Прежде всего, — пишет он, — я согласен с Блёдом, что откровение относится к области чувств.
Это, как говорит Блёд, единственное и совершенное прозрение, в котором мы постигаем, почему или, вернее, как настоящее вырастает из прошедшего и поглощается пустотой будущего… Это непрерывное раскрытие прошедшего. Какая загадка в этом постоянном исчезновении настоящего, причём настоящее никогда не перестаёт существовать… Мы попросту заполняем яму тою же землёй, какую вырыли из неё… Обыкновенную философию можно уподобить собаке, гоняющейся за собственным хвостом. Как бы скоро она ни бежала, хвост будет всегда впереди её морды, и никогда ей не догнать его. Так и настоящее всегда является для нас выводом из прошедшего, и мы вечно опаздываем понять его. Но в тот момент, когда мы пробуждаемся от наркоза, когда мы, так сказать, готовимся начать жить, нам дано уловить вечный процесс становления в том миге, когда движение не продолжается, но возникает. Истина заключается в том, что мы постоянно отправляемся в путешествие, которое закончилось прежде, чем мы успели выехать. И цель философии… в
