Книга Серая Женщина - Элизабет Гаскелл

за неосторожное слово, неуверенный ответ или вздох по отцу, подавил желание любить того, кто казался таким красивым, безупречным, преданным и щедрым. Но не умея порадовать мужа в минуты любви, я часто ошибалась, избегая его из страха перед взрывами страсти. Вскоре я заметила, что чем откровеннее месье де ла Турель выражал неодобрение, тем довольнее ухмылялся Лефевр. И в то же время, как только ко мне возвращалась милость господина – порой также абсолютно неожиданная, – слуга сверлил меня своими холодными злыми глазами, а раз-другой в такие моменты даже неуважительно разговаривал с мужем.

Забыла сказать, что в первые дни жизни в замке Ла-Рош месье де ла Турель, проникшись слегка презрительной и снисходительной жалостью к моему одиночеству в пустынных апартаментах, обратился к создавшей свадебный наряд парижской модистке и попросил найти горничную средних лет, умелую в дамском туалете и настолько воспитанную, чтобы при случае играть роль компаньонки.

Глава 2

По просьбе супруга модистка прислала в Ла-Рош особу из Нормандии по имени Аманда, которая стала моей горничной. Эта женщина сохранила красоту и стройную фигуру, хотя уже переступила рубеж сорокалетия. Аманда понравилась мне с первого взгляда: вежливая, нефамильярная, с той откровенностью в общении, которой мне так не хватало в обитателях замка и отсутствие которой я по наивности сочла национальной французской чертой. Месье де ла Турель распорядился, чтобы горничная постоянно находилась в моем будуаре и была готова явиться по первому требованию. Помимо этого, он распорядился ее обязанностями в делах, состоявших исключительно в моем ведении, но я была юной, неопытной, поэтому испытывала благодарность за любую помощь.

Должна признать, что довольно скоро месье де ла Турель справедливо заметил, что для знатной леди, хозяйки замка, я вступила в слишком близкие отношения со своей горничной. Но я ведь по рождению не слишком-то от нее отличалась. Аманда родилась в семье нормандского фермера, а я – немецкого мельника. К тому же мне было так одиноко! Казалось, что супруг вечно мной недоволен. Он сам выписал для меня компаньонку, а теперь ревновал к нашей дружбе. Аманда развлекала меня оригинальными песенками и забавными поговорками, я от души смеялась, в то время как рядом с ним боялась даже улыбнуться.

Время от времени по дурным дорогам в тяжелых каретах к нам приезжали соседи. Тогда заходили разговоры о путешествии в Париж – конечно, когда политическая обстановка немного успокоится. Если не считать внезапных перемен в настроении месье де ла Туреля: необъяснимых вспышек неразумного гнева и столь же внезапной нежности, то в течение первого года замужества эти визиты и беседы составляли единственное разнообразие моей жизни.

Возможно, одна из причин глубокой привязанности к Аманде заключалась в том, что если я всего и всех боялась, то она не боялась ровным счетом ничего и никого: храбро давала отпор самому Лефевру, за что дворецкий еще больше ее уважал, имела обыкновение задавать месье де ла Турелю вопросы, которые свидетельствовали о том, что она обнаружила слабость господина, но из уважения к нему воздерживалась от открытого противостояния. И в то же время при всей своей проницательности в отношении других обитателей замка ко мне Аманда относилась с редкой нежностью, особенно узнав то, о чем я еще не отважилась поведать супругу. Да, спустя некоторое время у меня родится ребенок – удивительная радость для любой женщины, а особенно для страдающей от одиночества.

Снова наступила осень, конец октября, и к этому времени я уже примирилась со своим странным домом. Стены шато больше не казались мне голыми, а комнаты – неуютными. По распоряжению супруга строительный мусор был убран, и у меня появился собственный клочок земли, где я намеревалась выращивать те растения, которые любила еще дома. Мы с Амандой передвинули мебель в комнатах так, как нам больше нравилось. Муж постоянно заказывал для меня красивые вещи, поэтому постепенно я смирилась с очевидным заточением в новом крыле огромного замка, его я так до сих пор и не видела целиком. Как я уже сказала, стоял октябрь, дни тянулись медленно, а вот темнело быстро. Долгими вечерами было совершенно нечего делать.

Однажды муж сообщил, что должен поехать в то дальнее поместье, управление которым нередко требовало его присутствия. Как это часто случалось, он взял с собой Лефевра и еще нескольких слуг. При мысли об отсутствии мужа настроение мое немного улучшилось. Кроме того, восприятие господина как отца еще не рожденного ребенка придало ему новый образ. Я постаралась убедить себя, что лишь страстная любовь делает его настолько ревнивым и склонным к тирании, чтобы даже запретить мне общение с отцом, по которому я отчаянно тосковала.

Да, я действительно позволила себе изложить печальные обстоятельства своей жизни в замке, скрытые внешней роскошью. Вне всяких сомнений, кроме мужа и Аманды никто не испытывал ко мне ни малейшей симпатии. Из-за своего низкого происхождения я не пользовалась популярностью и среди соседей. Что же касается слуг, то все женщины держались со мной холодно и презрительно, с наигранным уважением, больше походившим на насмешку, а мужчины проявляли свирепый нрав порой даже по отношению к господину, но и тот, правда, обходился с ними сурово до жестокости.

Муж меня любит, мысленно уверяла я себя, но, думая об этом, едва ли не ставила в конце фразы вопросительный знак. Любовь его проявлялась порывами и чаще всего в такой форме, что радовала скорее его самого, чем меня. Я же чувствовала, что ради исполнения моего желания он никогда ни на шаг не отступит от заранее намеченных планов, понимала твердость тонких изящных губ, знала, как гнев способен сменить румянец его лица на смертельную бледность и зажечь в светло-серых глазах жестокий огонь. Месье де ла Турель ненавидел каждого, кого любила я. И вот одним из тех печальных дней во время долгого отсутствия мужа, о котором я рассказываю, я особенно погрузилась в уныние, лишь иногда сдерживая себя воспоминаниями о возникшей между нами новой связи, а потом снова начиная оплакивать собственные беды. О, как хорошо я помню тот долгий октябрьский вечер! Чтобы немного меня подбодрить, Аманда время от времени заходила ко мне и то начинала рассказывать о каких-то забавных мелочах вроде парижской моды или развлечениях парижан, то, внимательно изучая меня своими добрыми темными глазами, болтала о пустяках. Наконец она сложила дрова, затопила камин и задвинула тяжелые шелковые шторы на окнах. Прежде я просила оставлять их открытыми, чтобы видеть на небе бледную луну, как это было в Гейдельберге,