Книга Кино как универсальный язык - Камилл Спартакович Ахметов

напоминающей Голгофу, Сотников перед казнью выглядит, как Христос. Рыбак, соответственно, становится Иудой (а Портнов – Пилатом), но у него не хватает мужества даже повеситься в нужнике (Рисунок 197). С этим героем связан интересный флешфорвард – попав в плен, Рыбак сразу думает о побеге, но визуально представляет себе собственную гибель и отказывается от этой идеи; из этой сцены впоследствии прорастают его нерешительность и трусость.

Рисунок 197. Кадры из фильма Ларисы Шепитько «Восхождение» – библейские персонажи в военном фильме

Важный фильм «Прощание» (1981 г.) по повести Валентина Распутина «Прощание с Матерой», задуманный Ларисой Шепитько и реализованный уже после ее гибели в автокатастрофе ее мужем, Элемом Климовым, рассказывает об отрыве от корней – и визуализирует его. Жители деревни Матера, подлежащей затоплению, суматошно прощаются с прошлым. Они хотят вывезти деревенское кладбище – но так и не делают этого. Пытаются сжечь и повалить огромную лиственницу – «царский листвень» по Распутину – но и это им не удается. Последний панический десант на Матеру, который должен забрать горстку оставшихся жителей, не может найти остров в тумане – а «царский листвень», символизирующий древо жизни, по-прежнему возвышается над деревней, он существует независимо от того, видят ли его люди и знают ли о нем, хотят ли они его уничтожить – или просто забыли (Рисунок 198).

Последней картиной Элема Климова была важнейшая советская военная (точнее, антивоенная) реалистичная притча «Иди и смотри» (1985 г.), основанная на произведениях Алеся Адамовича и реальных событиях войны, включая геноцид коренного населения Белоруссии и уничтожение деревни Хатынь. Главный герой фильма – мальчик-партизан Флера (Алексей Кравченко). Для правдивого отображения войны в этом фильме была исключительно важна пронзительная работа оператора Алексея Родионова. Современный режиссер Василий Сигарев пишет об этом:

Рисунок 198. Кадры из фильма Элема Климова «Прощание»

«…Родионов сделал для «Иди и смотри» очень много. Например, он одним из первых в СССР использовал стедикам[65]. И сцены, сделанные со стедикамом, получились именно в той неповторимой стилистике ужаса и отстраненности, какой мы до этого не видели в нашем кино. Это проход через толпу на острове (субъектив Флеры), это летающая камера среди фашистов в деревне и, наконец, это гениальный вылет в зиму в финале. Все круто, все на месте, все по-настоящему.

А по-настоящему в фильме многое. Я, например, первый раз в жизни увидел взрывы, которым веришь, которые перед носом у камеры срубают и разносят в щепки толстенные деревья. Это вам не всплески земли, к которым мы привыкли. Это взрывы. Как на войне. И от них страшно. А сцена расстрела коровы трассирующими пулями рядом с лежащими на земле героями и оператором? Там уже страшно за актеров и оператора».{160}

В 1986 г. Элема Климова избрали первым секретарем правления Союза кинематографистов СССР, именно благодаря ему в 1986–1988 г. вышли в прокат многие отечественные фильмы, которые попадали «на полку» начиная с 1960-х гг.

Фильм-притча «Покаяние» Тенгиза Абуладзе – рефлексия на тему сталинских репрессий и проблем их последующего осмысления – снимался втайне от советского киноначальства как телевизионный в 1983–1984 гг. и в прокат был выпущен уже в перестроечном 1987 г. Диктатор («городской голова») Варлам Аравидзе (Автандил Махарадзе) был похож одновременно на Сталина, Берию, Гитлера и Муссолини. Не похожий на него сын Авель (тот же Автандил Махарадзе) олицетворял конформизм поколения 1970-х гг., а внук Торнике (Мераб Нинидзе) – нонконформизм молодого поколения 1980-х. Видя, что поколение отцов хочет как можно скорее забыть об ужасах репрессий и оправдать террор, Торнике кончает жизнь самоубийством – и только смерть ребенка (как и в «Девичьем источнике» Бергмана) приводит отца к покаянию.

Впрочем, основным зрителем фильма было все то же поколение отцов, которое так и не поняло, кто должен каяться и зачем. Фильм наполнен важными символами и цитатами – родственники репрессированных отыскивают их «автографы» на спилах бревен с лесоповала; прокурор явно состоит в сексуальных отношениях с женщиной, олицетворяющей Правосудие; Авель на исповеди не понимает, что беседует не со священником, а с самим сатаной-Варламом (как в «Седьмой печати» Бергмана); коллизии с трупом Варлама напоминают о посмертной судьбе тела Сталина (Рисунок 199).

Думающие кинематографисты пытались разобраться в том, кто стал «героем нашего времени». Героиня многожанрового эксперимента Глеба Панфилова «Начало» (1970 г.) – простая провинциальная девушка с душой Жанны д’Арк. Чтобы не впадать в мистику и сюрреализм, авторы фильма сделали ткачиху Пашу Строганову (Инна Чурикова) актрисой любительского театра, которой выпал неожиданный шанс сыграть Жанну д’Арк в большом постановочном фильме – видимо, примерно в таком, какой руководство не позволило снять самому Панфилову (Рисунок 200).

Очень жесткий, почти эпатирующий портрет поколения дал Никита Михалков в фильме «Неоконченная пьеса для механического пианино» (1976 г.) по пьесе «Безотцовщина» А. П. Чехова. То, что действие происходит где-то в конце XIX века, ничего не меняет в диагнозе, поставленном Чеховым за сто лет до создания фильма. Провинциальный «Гамлет» Платонов (Александр Калягин) беспомощен, мелок и смешон, в кульминации он мечется по дому, восклицая: «Все погибло! Тридцать пять лет! Я ноль, я ничтожество! Ноль! Мне тридцать пять лет! Лермонтов восемь лет как лежал в могиле! Наполеон был генералом! А я ничего в вашей проклятой жизни не сделал!….Где я? Бездарный калека! Где мои силы, ум, талант? Пропала жизнь!» – и его мучения бесстрастно фиксирует одним кадром без склеек камера Павла Лебешева.

Рисунок 199. Кадры из фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние»

Рисунок 200. Кадры из фильма Глеба Панфилова «Начало» – Инна Чурикова в ролях Паши Строгановой и Жанны д’Арк (кадрировано до соотношения 3×4) 

«Оттепельное» стремление к реализму, тем не менее, было живо. Главным реалистом советского кино был Алексей Герман-старший. Его фильм «Проверка на дорогах» («Операция «С Новым годом!») по повести Юрия Германа (отца режиссера) был готов к выпуску еще в 1971 г., но лег «на полку» до 1985 г.

Реализм Германа страшен. Агнесс Вевер пишет в статье «Вариации на тему полифонической картины мира в творчестве Германа» о «Проверке на дорогах»:

«Нелепо гибнет женщина, вдруг бросившаяся снимать под обстрелом сохнущее белье; падает, сраженный пулей, мужик, догоняющий свою корову Розку; старуха уносит подальше от взрывов икону – единственное свое сокровище, но не в силах продолжить с нею путь, оставляет икону прямо в снегу, прислонив ее к дереву».{161}

Но еще страшнее становится, когда Герман противопоставляет то, «как на самом деле», тому, «как должно быть». Он сталкивает командира партизанского отряда Локоткова (Ролан