Книга Стальная хватка империи - Сергей Александрович Васильев

и «Гранит».

Развернуться и атаковать наглые русские корабли Того не мог: командующий преследующим отрядом неизбежно также развернулся бы на курс отхода и утащил бы его за собой, ведя огонь с больших, недосягаемых для японских артиллеристов дистанций. Благодаря тому, что скорость «Ретвизана» и перевооруженной на электрические турбины «Полтавы» была такой же, как у его броненосцев, русские могли отходить до самой темноты, а потом, ориентируясь на подсветку этого принесенного демонами дирижабля, выйти в минную атаку. И даже если не учитывать такую возможность, задачей адмирала Того была ликвидация русской базы с ее запасами угля и снарядов, позволившей крейсерам Макарова накинуть удавку блокады на Японские острова.

Нет, еще три часа экономического хода, а затем рывок на пятнадцати узлах к захваченному острову, оборонять который после ухода «Пересветов» на Север остался единственный русский броненосец германской постройки. Это независимо подтвердили агенты японцев в Петропавловске и разведка англичан в Архангельске и Мурманске.

За неделю до этого в Архангельске

Два года назад великий князь Кирилл Владимирович даже не знал о существовании этого человека, год назад крутил пальцем у виска, узнав, что Никки приближает к себе какого-то польского каторжника, а сегодня вынужден выслушивать худородного сопляка, бессовестно пользующегося авторитетом графа Толстого и самого царя.

Будучи на год младше Кирилла Владимировича (двадцать пять лет против двадцати шести), руководитель Чрезвычайной комиссии при императоре Феликс Дзержинский не испытывал ни грамма пиетета перед членом императорской фамилии и аккуратно перечислял последние события в жизни великого князя, особо тщательно останавливаясь на засекреченной переписке с друзьями в Лондоне и с братом Борисом Владимировичем, разменявшим флигель-адъютантские знаки отличия на арестантскую робу в Чите.

Ну, и кто его убеждал, что код переписки вскрыть невозможно? Расшифровано все до запятой. Кирилл Владимирович чувствовал себя голым на приеме и всего два желания доминировали в его сознании – чтобы это все быстрее кончилось и чтобы ему дали хоть немного собраться с мыслями.

– Требую, – надменно вздернув подбородок, на полуслове прервал Дзержинского великий князь, – чтобы моим делом занимались генерал Трепов или полковник Шершов, а не какие-то полумонахи-иезуиты.

– Трепов отвечает за организацию охраны первых лиц государства, – не поднимая головы от бумаг, быстро ответил руководитель ЧК. – Шершов занимается иностранными шпионами.

– Чем же занимаетесь вы, позвольте поинтересоваться? – нервно скривив губы, спросил великий князь.

– Сфера деятельности ЧК – клятвопреступления, – произнес Дзержинский и впервые за долгий разговор поднял глаза от бумаг на князя. От этого резкого, прямого взгляда глаза в глаза Кириллу Владимировичу стало не по себе. – Впрочем, если вам надоело мое общество, мы можем прекратить общение, но с одним условием. – Взгляд Дзержинского из жесткого превратился в жестокий. – Вы немедленно составите и передадите своим друзьям в Лондоне шифровку о прибытии в Архангельск «Осляби» и «Пересвета» вместе с «Сергием».

Домашнее задание

Когда окончательно сломленного и впавшего в ступор великого князя увели под ручки, Дзержинский брезгливо отодвинул от себя папку с его делом и достал другую, изрядно потертую и заношенную, но содержащую труд, давно ставший фундаментальным и занимающим все свободное время революционера.

«Новое государство и его служащие» – красовалось на форзаце, а первым листом было письмо, отправленное Дзержинским императору, где он выразил категорическое несогласие с передачей власти по наследству и предупреждал, что, исходя из этого, ни в коем случае не может отказаться от революционной деятельности. Записка вернулась с резолюцией, которую Феликс Эдмундович не ожидал увидеть. В верхнем правом углу размашисто наискосок было начертано «Согласен», а рядом подпись – «Тиран».

Собственно, с этого и начался поворот в жизни молодого революционера, запомнившего ставшую крылатой фразу: «Раз могут быть революционные дворяне и даже князья, то почему бы не быть революционному императору?»

– Передача власти по наследству в начале XX века – это действительно архаика, что по форме, что по содержанию, – произносил император совершенно немыслимые для статуса монарха слова во время одного из первых совещаний с участием Дзержинского и Толстого. – Причем эта проблема гораздо шире государственного управления. Хорошо ее удалось описать Томасу Манну в книге «Будденброки. История гибели одного семейства». Если не читали, рекомендую.

Автору удалось подсмотреть закономерность: первое поколение созидает, второе – приумножает, третье – уже ничего не строит, а ударяется в искусство и филантропию, четвертое – спускает в выгребную яму все, что накопили предыдущие, и не только деньги, но влияние, репутацию и даже совесть… Выявленная господином Манном закономерность годится и для политических движений, партий, идей в конце концов. Вот если в XX веке удастся решить проблему и построить справедливые жизнеспособные отношения, ликвидирующие «проклятие четвертого поколения», то цены нам не будет. А если не сдюжим, то это проклятие настигнет и тех, кто ходит под красным знаменем, и тех, кто живет под имперским.

Не выбирая выражений пройдясь по всему правлению Романовых, отчего у собеседников периодически краснели уши, император наглядно продемонстрировал, чего стоила государству непоследовательность его родственников-монархов, политические качели, когда указы одного, в том числе и хорошие, спешно отменял следующий за ним. Полезные начинания задвигались в дальний ящик только потому, что их инициировал опальный ныне придворный или нелюбимый предшественник.

Попытка начать поиск решения с пропаганды марксизма среди отдельно взятого монарха привела к тому, что император скривился, как от зубной боли, досадливо глянул на Дзержинского и заботливо, как капризного ребенка, спросил:

– Феликс Эдмундович, вы находите панацею в социализации средств производства? В рабочем самоуправлении? В прямой демократии? Тогда не надо громких слов. Организуйте таковое на любом подмандатном предприятии, в любом уезде и посмотрите, что получится. Практика – критерий истины. Вот и практикуйте, систематизируйте. А заодно изучите внимательно воспетый Марксом опыт управления Парижской коммуной – не найдутся ли там родимые пятна тех же проблем, что и у нынешнего государственного аппарата?

Попытки брюзжания на тему «хуже все равно не будет» пресекались настолько образно, что граф Толстой не выдержал и начал конспектировать.

– Вы правы в определении нынешнего социального устройства Российской империи как гнилого бревна. Но беда в том, что это трухлявое дерево подпирает дверь в ад. Разрушь его, отпихни на обочину – и врата разверзнутся…

Аллегория России с засовом, запирающим преисподнюю, Дзержинскому показалась натянутой, и он списал эту фразу на религиозную экзальтацию монарха, но вот со следующей сентенцией, скрепя сердце, вынужден был согласиться.

– Основная цель провозглашенной социальной революции – создать более благоприятные, комфортные условия жизни и развития всего общества в целом, повысить уровень защищенности каждого отдельно взятого гражданина, обеспечить справедливое распределение производимого продукта. У революционеров есть ответ на вопрос «Что делать?». А