Книга Человек в поисках смысла - Виктор Эмиль Франкл

сами эти импульсы.

Аналогичны этому суицидальные импульсы. Бессмысленно, например, измерять их. В конечном счете риск самоубийства зависит не от силы суицидальных импульсов в человеке, а от его реакции на эти импульсы, а его реакция в свою очередь зависит, по существу, от того, видит ли он в сохранении жизни нечто осмысленное — хотя бы и приносящее боль. Разумеется, существует и тест, который не претендует на измерение суицидальных импульсов как таковых, но оценивает несравненно более важный фактор — личное отношение к ним. Я разработал этот тест в начале тридцатых годов, а на английском языке впервые описал его в книге «Врач и душа»[223].

«Исследования ради мира» заняты, можно сказать, выживанием человечества как целого. Но им вредит фатализм, происходящий от преимущественного внимания к агрессивным импульсам вместо обращения к человеческой способности занять позицию по отношению к ним. Таким образом, агрессивные импульсы превращаются в алиби, в оправдание ненависти. Человек не перестанет ненавидеть, пока его учат, что ненависть создается импульсами и механизмами. Но это он сам ненавидит! Что еще более важно, понятие «агрессивного потенциала» заставляет людей верить, что агрессия может быть канализована. Фактически же бихевиоральные исследования группы Конрада Лоренца показали, что попытки отвлечь агрессию на маловажные объекты и отреагировать на нее безопасными действиями лишь провоцируют и обычно усиливают ее.

Разница между агрессией и ненавистью похожа на разницу между сексом и любовью. Меня влечет к партнеру сексуальное побуждение. На человеческом же уровне я люблю партнера, потому что, как я чувствую, у меня для этого множество оснований; половой акт является выражением любви, ее, так сказать, «воплощением». На субчеловеческом уровне я видел бы партнершу, очевидно, всего лишь как объект катектирования либидо — более или менее подходящее средство, чтобы избавиться от излишка спермы. Половое взаимодействие при таком отношении часто характеризуется нашими пациентами как «мастурбирование на женщине». Говоря так, они имплицитно противопоставляют это нормальному отношению к партнеру на человеческом и личностном уровне: здесь партнер видится не как «объект», а как другой субъект. Это исключает отношение человека к другому как только к средству для достижения какой бы то ни было цели. На человеческом уровне человек не «использует» человека, люди встречают, находят друг друга как люди. На личностном уровне личность находит личность, и это есть любовь к партнеру. Общение-встреча сохраняет видение человека в партнере; любовь обнаруживает его уникальность как личности.

Истинное общение-встреча основывается на самотрансценденции, а не просто на самовыражении. В частности, истинное общение-встреча трансцендирует себя к логосу. Псевдовстреча, с другой стороны, основывается на «диалоге без логоса»[224], это только платформа для взаимного самовыражения. Причина, почему такого рода общение широко практикуется сегодня, в основном состоит в том, что люди очень стремятся к тому, чтобы кто-то о них заботился, что в свою очередь вызывается дефицитом внимания. В безличной атмосфере индустриального общества все большее число людей, очевидно, страдает от чувства одиночества — одиночества «одинокой толпы». Понятно, что возникает сильное желание компенсировать этот недостаток тепла близостью. Люди жаждут интимности. И жажда интимности столь настоятельна, что этой интимности ищут любой ценой, на любом уровне; ирония состоит в том, что ее ищут даже на безличном уровне, на уровне чисто чувственной интимности. Жажда интимности здесь превращается в приглашение «дотронься». А от чувственной интимности всего лишь шаг до сексуальной неразборчивости.

Гораздо нужнее сексуальной интимности экзистенциальная приватность. Человеку необходимо найти все лучшее в одиночестве, «набраться смелости» остаться в одиночестве. Есть творческое одиночество, которое позволяет превратить нечто негативное — отсутствие людей, в нечто позитивное — возможность размышлять. Используя эту возможность, человек может компенсировать преувеличение в индустриальном обществе роли vita activa и периодически уделять время vita contemplativa. Из этого мы можем видеть, что реальная противоположность активности — не пассивность, а восприимчивость. Важно правильное соотношение между творческим и воспринимающим потенциалами осуществления смысла, и здесь находится место для «формирования сензитивности».

Что касается тех, кто так хочет, чтобы о нем заботились, то беда в том, что в существующих условиях за это приходится платить, и нетрудно представить себе, сколько искреннего интереса могут проявить те, кто принимает на себя «заботу», не будучи связанными профессиональной этикой, не пройдя ни соответствующего обучения, ни терапии. Во времена, когда лицемерие в сексуальных вопросах вызывает такое отвращение, не следует все же называть сексуальную неразборчивость чувствительностью или общением-встречей. В сравнении с теми, кто подает секс под видом сексуального образования, нудистских марафонов и тому подобного, можно оценить честность обыкновенной проститутки: она не притворяется, что занимается своим делом ради блага человечества, беды которого, как многие авторы хотят нас заставить поверить, заключены в плохом оргазме и должны исцеляться в соответствии с этим. Верно, что часто нам не удается жить в соответствии с идеалами нашей профессиональной этики; однако, в конце концов, терпеть неудачи — неотъемлемая часть человеческого положения. Но если мы терпим неудачу, мы, разумеется, не будем гордиться ею. Тот факт, что исключение из правила иногда случается, не оправдывает превращения исключения в правило.

Однако нынешний культ интимности можно понять. Как указал Ирвин Йелом[225], мобильность населения Соединенных Штатов в значительной мере объясняет отчуждение людей, которые привыкли переезжать из города в город. Вместе с тем я бы сказал, что отчуждение касается не только других, но и самого себя. Есть социальное отчуждение, но есть и эмоциональное отчуждение — отчуждение от собственных эмоций. Слишком долгое время из-за пуританизма, преобладавшего в англосаксонских странах, люди должны были не только контролировать, но и подавлять свои эмоции. Нечто подобное относится к сексуальным инстинктам. С тех пор, очевидно, произошел крен в другую крайность, особенно в связи с популяризацией, чтобы не сказать — вульгаризацией, учения Фрейда. Сегодня мы сталкиваемся с последствиями крайней терпимости: люди не устойчивы ни к малейшей фрустрации инстинктов и эмоциональному напряжению, они проявляют, так сказать, «недержание» в неспособности умерить свои эмоции, они не могут удержаться от выражения их и разделения их с другими.

Именно этой цели предоставляет себя «группа». Здесь, однако, мы должны иметь дело не только с терапией, но одновременно и с симптомом. В конце концов, «недержание» может быть дефектом на психическом уровне, так же как и на соматическом. На соматическом — возьмите хотя бы случаи артериосклероза, когда пациент начинает смеяться или плакать по совершенно неподходящей причине и не может остановиться. Похож на это другой симптом, также указывающий на нарушение мозговых функций, — отсутствие чувства межличностной дистанции, как это наблюдается при определенных случаях эпилепсии: пациент немедленно вступает в панибратские отношения и