Книга Раубриттер - Борис Вячеславович Конофальский

кое-что слышал, но распознать звуки не мог, хоть был и без шлема и без подшлемника.

— Бухнуло, слышите, вот, — Бертье сделал паузу, — вот бухают, это башмаки солдат о дно лодки, древко алебарды о борт ударилось.

Хлюпает вода, это волны от борта в борт бьются, когда в лодку кто-то садится.

Да, сам бы Волков эти звуки не распознал, а теперь Бертье ему все объяснил, все было похоже.

— Ну, будем строить солдат? Кажется, пора? — спросил ротмистр, поворачиваясь к кавалеру.

— Да, пора, стройте людей, только тихо, скажите сержантам, чтобы ставили их в четыре линии.

— В четыре? Вы уверены, кавалер? — удивлялся Бертье.

— Да, уверен, их будет всего сто — сто двадцать человек.

— Значит, без пик пойдем?

— С алебардами, — отвечал Волков, все пытаясь хоть что-то разглядеть в мутной серости на реке. — Некогда в пики воевать, встанем с пиками, упремся в них, а они в нас, а тем временем с того берега вторую партию солдат привезут. Нет, навалимся в топоры и в алебарды. Чтобы сразу смять, загнать в реку.

— Значит, четыре линии?

— Да. И хорошо бы чтобы Роха хоть четыре залпа успел перед этим дать.

— В такой туман? — в голосе Бертье звучало большое сомнение.

Сомнение ротмистра были вполне обоснованы. Туман явно все портил.

— Может, когда небо посветлеет? — продолжил ротмистр, вставая и направляясь к своим людям.

— Не хотелось бы ждать до рассвета, — самому себе, или Увальню, сказал Волков.

А время шло, с противоположного берега шум все еще доносился.

Но уже не так часто долетали оттуда звуки. А туман стал тем временем выплескиваться из реки на берег. Восток над лесом стал серый. Солдаты стояли, в низине, под холмом, уже построившись.

Стояли тихо, без движений и разговоров. А лодки все не плыли.

Отвратительное чувство, отвратительное. Казалось, вот-вот и начнется то, чего ты так ждешь. А оно все не начинается и не начинается. Господь словно проверят тебя, твою стойкость, выдержку.

Увалень уронил на траву его шлем. Из-за напряжения захотелось наорать на него. Увалень нагнулся, взял уже его, но Волков вырвал шлем у него из рук. Положил на песок перед собой. А Увалень и говорит:

— Плещется, господин.

— Что? — не понял Волков.

— Всплески на воде, слышите?

Кавалер прислушивался, прислушивался, и продолжал слушать…

Кажется, и вправду всплески. Ах, неужели, неужели поплыли. Его сердце заколотилось от тревожной радости. Первый раз за ночь так заколотилось. Он от волнения даже лицо вытер подшлемником.

Оно, кажется, стало влажным от тумана, что стал забираться уже и на холм. А сам молил Бога: «Господи, пусть так и будет».

Только об этом он его просил. Только бы это было правдой, только бы эти свирепые горцы плыли к нему в ловушку.

И они плыли, он в этом уже не сомневался, когда до него донесся с реки тихий и злой голос:

— Первый, бери к течению круче, сносит же… Не видишь, что ли, дурак?

Уже небо стало на востоке краснеть. И лодки подплывали к берегу все ближе.

Да, сомнений быть не могло, они плыли к нему в ловушку. И плыли прямо туда, куда ему было нужно. Кавалер почти ничего не видел на реке. Но он уже слышал как звонко, для такого тумана, скрипнула уключина, которую забыли смочить, как шлепнуло в неумелых руках весло об воду. Как потом зашипел песок, когда нос лодки выезжал на берег, как из лодки с шумом и лязгом прыгали солдаты на берег. Теперь они уже не боялись греметь.

Бог его услышал, и сделал все, как он просил. Но, видимо, Господь был еще тот шутник, и ко всему тому, он решил напустить тумана еще больше, чем было. Туман заливал уже весь берег, и такой он был, что кончиков пальцев на вытянутой руке Волков рассмотреть не мог. Ирония Господа: «Я, конечно, сделаю все, что ты просишь, но не думай, что тебе будет легко».

Как? Как теперь Рохе стрелять в таком тумане. В кого он может попасть.

Волков начинал злиться. Ругаться про себя.

Как начинать дело? Или подождать восхода солнца? А пока ждешь, тебе еще сто человек этих горных свиней с того берега подвезут.

Прибежал Бертье — озабоченный, тоже все понимает:

— Что будем делать, кавалер?

А что тут можно сделать. Лодки, те, что первые к берегу пристали, уже всех солдат высадили. Заскрипели уключинами, поплыли назад.

Волков не ответил, повернулся:

— Увалень, Максимилиан, ко мне, быстро. Быстро!

А сам снова смотрит на реку. Но все еще ничего не видит. Солнце едва показывается из-за леса. Может минут через тридцать туман оно разгонит. Да только вот нет у него тридцати минут.

Прибежал Максимилиан.

— Скачите к Рохе, скажите, чтобы не стрелял, времени нет ждать, пока туман рассеется, мы начинаем, затем скачите к Рене, он у леса, скажите, чтобы тоже начинал, ударим их с двух сторон, обойдемся без стрелков. Наш клич помните?

— Эшбахт.

— Да, скачите, да только аккуратнее, не переломайте ноги лошадям в таком тумане.

— Бертье.

— Да, кавалер.

— Поднимайте солдат на холм, прямо отсюда и пойдем.

— Да, кавалер, — сказал Бертье и скатился с холма в туман.

— Ну, что, Александр Гроссшвулле, боязно? — спросил Волков Увальня, когда они остались вдвоем.

— Волнительно, — отвечал верзила, перекладывая алебарду из руки в руку от волнения.

— Не волнуйтесь, Гроссшвулле, умирать — это быстро. Горцы не дадут вам помучаться, — Волков надел подшлемник и завязал тесемки. — Быстро, но больно. Шлем!

Увалень помог надеть ему шлем и застегнул застежки.

Тем временем, у вершины холма появилась первая линия солдат, хоть было еще темно, хоть шли они на холм, но шли хорошо, ровно.

Сержанты знали свое дело.

— Гроссшвулле!

— Да, кавалер.

— Держитесь на шаг за моим левым плечом, не давайте никому ни колоть, ни бить меня слева. Рубите и колите всякого, кто осмелится.

Он достал меч. Дьявол, нужно было взять что-нибудь другое, в телеге целый ящик хорошего оружия. Но кто ж мог знать, что придется идти в бой. Ладно, ничего, он и мечом кое-что может показать.

За первой линией солдат пришла вторая, и с ней Бертье, он увидал Волкова, разглядел-таки его меч и, подбежав к нему, удивленно спросил:

— Кавалер, вы что надумали? Куда вы? Ваше место на коне, под штандартом. Чтобы любой мог вас видеть.

— Так бы и было, Бертье, так бы и было, не будь этого дьявольского тумана, в нем ни меня, ни знамени не разглядеть. Так что, я пойду вперед. Эй, ребята, в первом ряду, не воткните мне алебарду в