Книга Холодное блюдо - Крейг Джонсон

ветер во дворе и тихий свист, доносившийся из все еще открытого дымохода камина.

Я тихо закрыл за собой дверь и посмотрел вниз на шайеннскую винтовку мертвых; за последнюю неделю она стала выглядеть совсем иначе. Ее передавали по рукам, что придало ей особый, призрачный блеск, а дерево и итальянские бусины сияли, словно сигналя о том, что снова ожили. Маленькие серые перышки казались мягкими и так и манили прикоснуться. Я опустил рычаг, проверил патрон прямо над блоком, а затем снова потянул рычаг вверх. Затем прислонил винтовку к стене и передернул затвор кольта, выпустив 45-й патрон в патронник. Он был полностью готов к работе. Этим звуком можно было разбудить даже мертвого. Я оглянулся на Шарпс; мне не хотелось ее брать, но нельзя просто так ее оставить.

Я пересек комнату и поднялся на пару ступенек в столовую, все еще прислушиваясь и высматривая любые следы крови. У входа на кухню я замер и поднял пистолет, держа винтовку за спиной. На кухне никого не было, но мне показалось, что раздался тихий шум, поэтому я снова огляделся. Медные кастрюли и техника из нержавеющей стали молчали до тех пор, пока тихо не загудел холодильник. Я снова услышал шум. Как будто на что-то твердое переносили вес. Я посмотрел в сторону прихожей, где в тот раз была собака. Пошевелилось что-то очень большое, и через секунду за дверью появился пес. Он без остановки лаял, рычал и прыгал, пока дрожала защелка. Я поднял пистолет, держа винтовку наготове, но дверь выдерживала натиск.

Я подождал пару секунд, пока сердце не вернулось к нормальному ритму. Теперь все будет сложнее, ведь я не знал планировки остальной части дома. Я вернулся через проход на кухню, и там меня ждали четыре коридора и две отдельные лестницы. Надо подумать, где могла бы быть Вонни, куда бы я пошел, будь я в ее состоянии. Она точно ранена и теряет кровь. Где лучше оказать себе помощь? На гладкой поверхности глиняной плитки не было следов крови. Вонни не шла этим путем, как и не шла в гостиную и в спальни за ней. Похоже, она вообще не заходила в эту часть дома.

Я пошел по длинному заднему коридору. Он был уставлен книжными шкафами и выходил в атриум с подвесными корзинами и большими горшками, наполненными незнакомыми мне растениями. На полу расстелены турецкие ковры, на них – плетеная мебель, а воздух казался влажным. А вот и бассейн, около пяти метров в длину и двух – в ширину со встроенным устройством, которое, наверное, создавало искусственное течение, чтобы плавать против него. Я оглядел свинцовый каркас, заполненный стеклянными панелями, из которых состояла большая задняя часть дома. Потом двинулся в конец правой части комнаты, сунул Шарпса под мышку, осторожно открыл дверь и огляделся. Двор был засыпан тем же красным сланцем, что и подъездная дорожка, и там была тропинка, ведущая в крытую арену для верховой езды, примерно в двенадцати метрах через двор. В центре виднелись вмятины – там проезжала машина. Вечерело, и небо над головой потускнело до такой степени, что последние солнечные лучи придавали всему драматический оттенок. Скоро совсем стемнеет, и мне надо найти Вонни до этого.

Я спустился со сланцевых ступенек и начал переходить двор, не отрывая взгляда от окружающих окон и дверей. Когда я добрался до края большого открытого дверного проема, то остановился, прислонился спиной к жестяной стене и осторожно положил приклад винтовки на землю. Совиные перья мягко покачнулись, и у меня возникло чувство, что это знак от теней. Передо мной по обе стороны располагались конюшни. На крыше стояли матовые окна, которые пропускали не весь солнечный свет, так что я увидел красные следы сланца справа там, где машина пересекла бетонный пол. Это было большое модульное здание минимум сорока пяти метров в длину и около двадцати метров в ширину. Две лошади подошли к воротам, надеясь на угощение. Один был гнедой с узкими глазами, а другой – крупный чистокровный жеребец, по меньшей мере семнадцати лет. Этот здоровяк просунул голову в дверь стойла и потянулся ко мне мягким носом. Я вытянул руку и погладил его, но продолжал следить за проходом. Когда я шел мимо него, жеребец фыркнул на меня, и я повернулся, чтобы бросить на него неодобрительный взгляд.

Внутри большого посыпанного песком пространства самой арены стоял зеленый пикап «уиллис» где-то 1950 года, с открытой дверью со стороны водителя. Это, конечно, не «форд» 63-го, но выглядит почти одинаково. На нем были старинные аризонские номера. Пикап был припаркован перед другим входом, и в коридоре за ним горел свет. Я держался вдоль фанерных перегородок, которые не позволяли сбить наездника, когда тот объезжал арену верхом, и медленно пробирался к грузовику. Повсюду была засохшая кровь, а на полу валялся хлопковый мешочек из-под амуниции 45–70. В складку неразделенного сиденья было воткнуто окровавленное фальшивое орлиное перо. Зажигание осталось включенным, хотя мотор не работал, а лампочки на приборной панели стали тускло-желтыми, как фонарики на старом крыльце. Я повернулся обратно к проходу и заметил, что коридор за ним был отделан совсем в другом стиле.

Эта конюшня отличалась от других; она была собрана из необработанных досок и гальки. Углы дерева были спилены вручную, а поверхность досок была неровной от непогоды, будто раньше они находились на улице. Справа был ряд грязных окон. Затухающий свет создавал на дорожке угловатые узоры с острыми краями и отражал небольшие водовороты плавающих пылинок. Здесь все было старым, даже инструменты на стенах, коридор был похож на заброшенный музей сельского хозяйства. Со стропил свисала паутина, а круглые ребристые гвозди пробивали окрашенную фанеру, потому что никто не потрудился проверить их длину, когда прибивал сверху брезент. Все было покрыто тонким налетом грязи, и, если не считать кровь, пахло плесенью, затхлостью и мышами.

На песке виднелись темные пятна и еще несколько на камнях, из них складывалась дорожка, ведущая по двенадцатиметровому коридору. В дальнем конце была открыта голландская дверь, и за ней горел свет. Я остановился и прислушался; послышался короткий треск, похожий на радиочастоту, но затем он исчез. Оттуда виднелся ряд старых седел, но больше ничего. Я осторожно ступал мимо заброшенных загонов. Там давно никто не жил, и я смутно различал суетливый бег полевых мышей. Я остановился чуть в стороне от двери и заметил кровь на оцинкованной ручке. Я решил заговорить. Если в меня и будут стрелять, то не по ошибке. Не раздавалось