Книга Ошибка императора. Война - Виталий Надыршин

– Сидим на месте, не дёргаемся…

На свинцово-серой поверхности бухты с палуб черневших на фарватере кораблей слышались окрики и сигнальные свистки боцманов. Перегоняя друг друга, сновали мелкие суда всевозможных наименований: паровые катера, ялики, лодки и гички. Прямо перед глазами наших офицеров шапками дыма пыхнули пароходы, готовясь потащить на буксире неуклюжие шаланды, нагруженные турами,[103] набитыми землей.

И над площадью среди всей этой панорамы военной сутолоки стоял давно ставший привычным шум спешащих по своим делам торопливых людей с хмурыми неулыбчивыми лицами.

Для людей, недавно прибывших в Севастополь, а тем более бывших в нём ранее, фарватер бухты имел необычный вид.

Ещё в феврале 1855 года от Михайловского форта на Северной стороне и до Николаевской батареи – на Южной появилась вторая линия мачт из шести потопленных кораблей.

Посередине бухты виднелись верхушки корабельных мачт, похожие на странный залитый водой во время половодья лес с торчащими во все стороны совсем без листьев стволами вековых деревьев. На сильном ветру этот «лес» шумел, вздыхал, стучал и звенел остатками стоячего такелажа и, словно коря людей, так безжалостно поступивших с ним, размахивал обрывками корабельных тросов и верёвок. За частоколом мачт и далее вдоль бухты в сторону Инкермана вперемешку с купеческими и транспортными судами на якорях стояли остатки боевых кораблей Черноморского флота. А на внешнем рейде, милях в двух-трёх от входа в бухту, виднелась россыпь размытых утренней дымкой силуэтов вражеских кораблей, с видимым беспорядком стоящих на якорях.

– Печальное зрелище… – грустно произнёс поручик, глядя на бухты.

– Зато рейд защищён от непрошеных гостей, – пояснил Антон и, тяжело вздохнув, добавил: – Боюсь, и последние наши корабли упокоятся рядом.

Для Аниканова, морского офицера, эта панорама за последнее время стала привычной, и он без особых эмоций, едва взглянув в сторону бухты, глазами стал искать на причале свой катер с «Императрицы Марии», доставляющий офицеров на борт корабля. Зато его коллега, пехотинец, прибывший в Севастополь недавно и ещё непривыкший к такому зрелищу, сняв фуражку, застыл, покачивая головой.

– И в страшном сне такое не приснится, – удручённо произнёс поручик. – Я был года два назад в Севастополе. Теперь город изменился… И первое, что заметил, – цены… Цена фунта сахару поднялась до семидесяти пяти копеек серебром. А водки и по любым ценам неделями не бывает. Правда, что странно, мясо довольно дёшевое. Ну, с ценами ладно, переживём, а вот мне кажется, город стал взрослее, что ли… Люди стали другими. Видимо, понимают, что настало время думать не о себе, а о защите своего города и Отечества. Не находишь, Антон?

– Будешь тут взрослее… То ли ещё будет. Хотя ты прав, личный интерес побоку. Но не все так, сударь, к сожалению, думают… Люди, сам понимаешь, разные… А цены… Купцы, конечно, наживаются, но и их понять можно, Кирилл. У нас с каждым днём транспорты делаются все хуже и хуже; шестьдесят верст между Симферополем и Севастополем нужно ехать в повозке недели две, от этого все вздорожало.

Мимо офицеров пробежал мальчишка, по виду татарчонок.

– Говорят, татары бунтуют, татары, мол, изменники… А я, будучи в Симферополе, чему, думаешь, так, Антон, поразился?!.. Не поверишь… Татарам!.. Мне рассказали, что при взятии неприятелем в сентябре прошлого года Евпатории татары выпороли станового, русского. И пошли слухи о якобы злодеяниях татар… русских, мол, бьют… Татары и взбунтовались. А тот становой картёжником был и взяточником, подлый человек, коих свет не видывал. А из русских помещиков татары никого не тронули, напротив, еще и помогали им. Зато казаки бесчинствуют. Помещица одна перебралась в Симферополь, так говорила, казаки, заметь: не татары, разграбили её поместье. Ну на что это похоже, Антон?

– Да разве только казаки мародёрствуют? – со злостью произнёс Антон. – Я, Кирилл, на днях получал жалованье на весь экипаж, так, не поверишь, крыса-чиновник, что деньги выдаёт, потребовал с меня шесть процентов от суммы, что предназначалась к получению… Я ему в ответ: «Ты что, гад, творишь?..» А он: «Я что ли, не знаю, как вы там и на убитых жалованье получаете?..» Представляешь?!.. А как я объясню людям недостачу?.. Вот где мародёрство…

Антон замолчал.

– Этих интендантских казнокрадов и штабных щёголей везде хватает, – не возмущаясь, ответил поручик. – Все на войне нажиться хотят.

– А татар я знаю, – продолжил Антон после некоторой паузы, – квартировал как-то в татарской семье. Татары – самый работящий и смирный народ, только с ним обхождение надо иметь. Татарин терпелив, коль по-людски с ним. Но уж если озлобится, тогда он хуже зверя… Обиды они долго помнят.

Офицеры остановились, пропуская небольшую группу солдат, лениво идущих с лопатами и кирками в руках. Тусклый взгляд, усталый вид и испачканная в земле обувь невольно заставили поручика остановиться и посмотреть солдатам вслед. Остановился и Аниканов.

– Слушай, Антон, ещё совсем недавно Россия проводили время на бесконечных смотрах и парадах. И ведь сами себе в ладоши от умиления хлопали и восхищались своей силушкой, а вот беда пришла – и оказываемся мы захваченными врасплох… Как такое возможно? Что, нельзя было за столько лет защитить Севастополь с суши? Скажи мне…

– Вахт-парады, конечно, не воспитывают солдат, они для форсу, для иностранцев. Это как пальцем погрозить: смотрите, мол, какая у нас мощь… Подумайте, прежде чем пакостить нам… А вот что врасплох застали… Умы, там, в столице, всё думали, что никто нас не тронет, а оно вона как… Генералы, они на парадах мужественные и грозные, а на деле… сам видишь, Кирилл. Однако не скажу так о флотских. Их превосходительства покойные Корнилов и Нахимов сто очков дадут вашим сухопутным…

Поручик обиделся:

– Ну прям-таки! Что, у нас нет командиров достойных? Тотлебен, Хрулёв, Истомин, Хрущёв… Да и наш полковник, к примеру…

– К чему обиды, Кирилл? – вяло произнёс Аниканов. – Разговаривал я тут с одним офицером после Альмы, так он такого наговорил… Главнокомандующий весьма халатно тогда готовил сражение. Ни тебе карт местности, ни госпиталей, ни перевязочных пунктов. Да что говорить, носилок, и тех было мало. Жуть! И потом, выстави напротив высадки союзников батареи да дай несколько залпов… Нет, стояли в долине, ожидая противника… Тьфу!..

Поговорив ещё немного, офицеры расстались.

Восемь утра. Подъём флагов на кораблях. И так же, как и в мирное время, матросы приступили к своей обычной повседневной работе: тёрли, мыли, скоблили, наводили чистоту на палубах, драили оставшиеся пушки, медь – словом, всё, что ещё оставалось на палубах и под ними, до самого трюма.