Книга Под неусыпным надзором - Адам Нэвилл

Ночь за ночью я лежал на кровати Дианы. Лежал, крепко зажмурив глаза, в те часы, когда дом был буквально перенаселен, и разговаривал с темнотой. Я выкрикивал во тьму это и еще много всего.

Вам никогда не приходило в голову, что, когда вы разговариваете сами с собой, кто-то слышит вас? Вы не имеете представления о том, что может скользить мимо вас в это мгновение, украдкой, но полное решимости, неуверенное в том, кто оно и где находится, но юркое и верткое, с быстро трансформирующимися руками. Оно слушает затихающее эхо ваших слов, которые, затихая здесь, начинают звучать там…

Поверьте мне: рано или поздно что-то обязательно услышит вас, надо только выбрать нужное место и нужное время.

Днем, после такого количества изматывающих ночей, я пробирался в комнаты, которые когда-то занимали М. Л. Хаззард и Диана. И по всей этой небезопасной зоне сеял семена раздора, а мои рассказы о новой жизни его бывших адепток давали им возможность прорасти и укорениться.

Повсюду, во всех комнатах, я оставлял портреты Венди и Натали. На туалетном столике, на тумбочке у кровати, на полу и на подушках – повсюду лежали их изображения. Я цеплял их фотографии, сделанные в моем старом доме, к раме зеркала, из которого он смотрел на меня. Клал их в пустые карманы одежды. Развесил их по стенам спальни. На карточном столе больше не было карт – только перевернутые фотографии Венди и Натали.

В конце каждой недели, когда они забирали меня из Тора и на несколько часов увозили домой, чтобы я вел необходимую работу, способствующую их обману, я делал снимки и распечатывал их на принтере.

Если Венди уходила по магазинам или позагорать на моем балконе, Натали оставалась присматривать за мной. Я фотографировал ее вместо того, чтобы выполнять многочисленные обязанности, которые они мне навязывали: оплачивать коммунальные платежи, вести переговоры с моим агентом и издателями или по моей кредитке покупать им разные предметы роскоши, на которые они стали чрезвычайно падки, с тех пор как вторглись в мой дом и мою жизнь.

Да, я снимал Натали с ее новой прической, мирно дремлющую на моем диване, снимал Венди, уснувшую под теплыми лучами летнего солнца на моем шезлонге под зонтиком на моем балконе.

Я тайно фотографировал этих стойких приверженцев АПР, обедающих в моей столовой и пьющих вино из моих личных запасов. Я исподтишка фотографировал их спящими и бодрствующими. Среди всех их многочисленных фотографий я помещал фотографии своего дома, его внутренних помещений и фасада, каким он был раньше – красивым и светлым местом, которым я гордился. Я делал снимки и помещал их в разные места, туда, где их можно было увидеть. Чтобы некто связал два образа.

На диктофон я записал рассказ о своей печальной судьбе, который должен был усугубить их обман, их предательство. Пока не кончатся батарейки, мой голос будет звучать в спальне и гардеробной Дианы на случай, если она когда-нибудь сможет вернуться и оказать хоть какое-то воздействие на мрачное призрачное существование несчастного узника этого темного, заброшенного всеми уголка Дартмура.

И когда она задержится, чтобы дотронуться до своих некогда прекрасных одеяний своими исчезающими на глазах костяными пальцами, возможно, она услышит мои мольбы. Сама тьма над потолком, пронизывающая в этом месте мир живых – в месте, где так много силы и энергии кануло в небытие, – услышит мои мольбы.

Я вступил в заговор с пылью и тенями, и всеми теми, кто, согнувшись в три погибели и раскачиваясь от усталости, проходил или проползал мимо. Опустившись на колени, я полз к потоку и громко разговаривал с высохшими, серыми, потерянными душами.

Как попугай я снова и снова твердил о клятвопреступницах, занявших мое место, о том, что живые проекционеры оставили свой пост и бросили всех вечно ползать во тьме без малейшей надежды увидеть свет.

В каждой комнате, в каждом углу я снова и снова повторял их имена: «Юнис и Ида, Натали и Венди. Предатели!»

– Помогите тому, кто попал в ваш дом! – кричал я повсюду, в самых отдаленных и темных углах этого здания, вцепившись ногтями в собственное лицо.

Нацепив на себя украшения Дианы, завернувшись в ее старое тряпье, с развевающейся бородой, оскалив зубы и устремив взор к небу, я кругами бродил по розарию вместе с другими. Я ревел словно раненый зверь:

– Предательство! Предательство! Тебя предали, Мастер!

Я уходил в лесную зону к тем, кто скулил и ползал там меж деревьев, и снова взывал к справедливости:

– Доктор, все ваши сотрудники скрылись! Они сбежали! Бросили вас! Вас бросили здесь, в этой земной сфере!

Восемь недель спустя мне уже нечего было терять, за исключением той части меня, которая еще светилась, но уже все чаще вспыхивала и гасла, оставляя лишь тлеющие угольки, которым предстояло скоро угаснуть навсегда.

Я знал, что меня в конце концов услышали. И я знал, что добрый доктор был очень зол. Когда он начинал буйствовать и орать, я затыкал уши тряпками.

– Сегодня вечером они явятся. Посмотри на их одежду, на украшения. Почувствуй аромат духов, который распространяют их предательские тела. Посмотри на них, на тех, кто предал тебя, бросил тебя, оставил тебя… Призови их к ответу, и пусть они ответят за все свои прегрешения. Лен! Лен! Лен! Тощий Лен доставит их к тебе!

Это должно было случиться сегодня вечером, когда я ожидал их еженедельного прихода за моими записями. Как только я запалю фитиль, обратного пути уже не будет.

* * *

В кладовых подвала я нашел много канистр, бутылок и контейнеров со спиртом, керосином и бензином, которым, вероятно, когда-то заправляли старые газонокосилки. Некогда, в то время, когда Хаззард еще был жив, они, должно быть, урчали и рычали под его окнами, из которых он молчаливо оглядывал свои владения. Всем этим я пропитал подвал.

Все документы из папок пошли на растопку или были использованы мною как фитили, бикфордовы шнуры и прочего рода запальные материалы. Все копии «Мутаций Теофаника» Марка Фрая были разорваны, пропитаны найденными жидкостями и разбросаны по спальням «бывших». Я пропитал все, что показалось мне легковоспламеняющимся и взрывоопасным.

Наверное, сегодня вечером, когда призраки «бывших» вновь вернутся в свою обитель, чтобы корчиться от боли на потолке или ползать по коридорам, даже они увидят этот яркий свет, который, словно маяк, разгорится на этом месте. Мне нравится думать об этом.

Либо мне предстоит вечно наматывать бесконечные круги по розарию в поисках света, либо я выйду отсюда освобожденным, хотя и совсем другим человеком. Для себя я решил, что эта пятница станет днем моего пробуждения.

Что бы ни уготовил мне предстоящий вечер, я поклялся, что не проведу еще одну ночь как единственная живая душа в Торе. АПР и все ее сотрудники, очевидно, так и не смогли за всю свою долгую деятельность со дня основания понять, что у всего в этом мире есть предел. И к этому времени я, честно говоря, давно достиг своего собственного.