Книга Пожалейте читателя. Как писать хорошо - Курт Воннегут

~

Успех позволил Воннегуту расширить творческие горизонты. Он позволил ему участвовать в деятельности общества (и влиять на него) путями, которые были закрыты для человека, не занимающего такое положение, а следовательно, не обладающего такой властью. Теперь он мог выступать с речами перед большой аудиторией, эффективно поддерживать общественные инициативы. Он достиг одной из своих целей – стал хорошим гражданином. По этой части он даже перевыполнил план.

~

Не волнуйтесь. Вам, скорее всего, не придется испытывать на себе отрицательные последствия славы и богатства.

Зато вы можете воспроизвести их положительные последствия.

Глава 34

Позаботьтесь о своих фигурах на доске

Вот мое главное возражение против жизни как таковой: слишком уж много самых чудовищных ошибок можно совершить, пока живешь на свете[670].

Ваше благополучие имеет первостепенное значение. Вы обитаете в своем теле и сознании, именно они – ваши фигуры на космической доске. Если вы писатель, то вы и есть свой рабочий инструмент. Так что надо поддерживать этот инструмент в рабочем состоянии – следить за своим здоровьем и тому подобным.

«Мои молодые годы загублены двумя вещами – страхованием жизни и завистью», – объяснял Воннегут интервьюерам. По его словам, уход из GE на вольные писательские хлеба стал для него «страшноватым поступком».

Меня так пугали мысли о том, что может случиться с моей семьей, что я застраховал свою жизнь на астрономическую сумму. Каждый цент, который я зарабатывал, шел в уплату страховых взносов, пока не стало очевидно, что я огребу чертову кучу денег, если попросту сдохну. Я буквально помешался на этой идее[671].

Он спросил у своего друга-металлурга, на какую сумму тот застраховал свою жизнь. У того вообще не оказалось страховки: как выяснилось, он вообще не переживал, что будет, когда он помрет, потому что он тогда всё равно будет уже мертвый. Курт намеренно перестал выплачивать страховые взносы[672]. Потом он советовал:

Полезно, когда среди твоих друзей есть ученые: они мыслят логически. Что касается зависти, то она меня чуть не сожрала. Казалось, кто-то взял здоровенный шприц и накачал меня серной кислотой. Но мне все-таки неплохо удалось справиться с этой штукой[673].

~

На занятиях мастерской мы однажды стали свидетелями воннегутовского взрыва раздражения – как раз того, причиной которого (по крайней мере отчасти) стала эта самая зависть. Один из студентов, Дэвид Милч, принес рассказ, где высмеивал бизнесменов. Тогда в большой моде были рассуждения о «разрыве между поколениями», принцип «не доверяй никому, кто старше тридцати», гнев в адрес военно-промышленного комплекса, больших корпораций и их руководителей. Насмешливое презрение к бизнесу не было чем-то необычным.

Но Курт обрушился на Милча: «Эти люди – такие же, как я! Я с такими работал!» Он заявил, что предприниматели кормят свою семью, что они настоящие труженики, что они заслуживают уважения.

Дэвид Милч был весьма обаятелен, только что с отличием окончил Йельский университет, получил престижную литературную премию. Ему покровительствовал писатель Роберт Пенн Уоррен.

«Воннегуту не нравились университеты Лиги плюща и вообще моя предыдущая биография», – вспоминает Милч. По его словам, К. В. «вел себя как воинствующий мещанин. Казалось, он полагает, что привилегии дисквалифицируют». Впрочем, среди нас сидели и другие писатели из числа выпускников Лиги, и нам еще до этой сцены стало очевидно, что Воннегут почему-то затаил обиду именно на Милча.

По словам Милча, накал дискуссии удалось снизить благодаря тому, что вмешался Ричард Йейтс, тому, что сам Дэвид дружил с Эди, дочерью К. В., а с самим К. В. порой «с удовольствием принимал коктейль-другой» в Donnelly’s, одном из местных баров.

По иронии судьбы, Милч ушел с преподавательской должности (которую он получил в Йеле, став магистром изящных искусств), чтобы писать в Лос-Анджелесе сценарии для телевидения: сначала был «Блюз Хилл-стрит», затем – «Полиция Нью-Йорка» и «Дэдвуд». Иными словами, он стал заниматься не такой уж высокой словесностью.

Подобные откровенные и эмоциональные отклики заметно отличали наших преподавателей-писателей (особенно Курта) от большинства прочих наставников и во многом способствовали нашему творческому росту. Благодаря этому случаю Милч понял, что «разрыв между студентом и преподавателем, между людьми с разной биографией шире, чем мне казалось». А я, в свою очередь, поняла – несмотря на то, что стояла на стороне Курта, полагая, что писать надо, страстно откликаясь на саму жизнь, – что эта позиция может быть несправедливой, что его зависть (причина которой – собственное мнимое бесправие, словно права кто-то у него отобрал) может оказаться деструктивной для тех, кто добился успеха честным путем.

Да, Милч писал именно о зависти, этом зеленоглазом чудовище[674]. Да, она и в самом деле разъедает, как серная кислота. Она сковывает душу. Она заставляет чувствовать себя мерзко. Она лишает щедрости. Она призывает отказываться от личной ответственности за свои решения, с подозрением коситься на других вместо того, чтобы сосредоточить взгляд на вашей собственной цели, на той награде, которую можете получить вы сами. Она пытается убедить, что вы отлично знаете состояние чужой души и чужую судьбу – и тем самым принижает значение вашей собственной души, вашей собственной судьбы.

Со всеми такое бывало.

~

В дальнейшем Воннегуту довелось вкусить славы и богатства. Проведя среди богатых и славных людей столько же времени, сколько перед этим прожил в бедности, он написал роман «Фокус-покус», где появляются такие слова:

Я согласен с великим писателем-социалистом Джорджем Оруэллом, который считал, что богатые – это просто бедняки при деньгах[675].

В 1997 г. он сказал в напутствии выпускникам одной американской школы:

Может, нам никогда не удастся убедить руководителей нашей страны или какой-либо другой страны не отвечать мстительным насилием на всякое оскорбление или обиду. ‹…› Но по крайней мере в нашей частной жизни, в нашей внутренней жизни мы можем научиться существовать без этого нездорового возбуждения, без этого болезненного удовольствия от сведения счетов с каким-то конкретным человеком, или группой людей, или социальным институтом, или расой, или национальностью, или государством. И тогда мы будем иметь право попросить отпустить нам наши долги и прегрешения так же, как мы прощаем их нашим должникам и тех, кто согрешил против нас[676].