Книга Елизавета. Золотой век Англии - Джон Гай

Шея и щеки были в морщинах, зубы пожелтели, а на голове почти не осталось своих волос. Как и Мария Стюарт, Елизавета с тридцати лет использовала шиньоны, позже — парики. Чтобы скрыть морщины на шее, она носила высокий накрахмаленный батистовый воротник или сложные жемчужные ожерелья и украшенные драгоценными камнями золотые колье. Для того же, чтобы спрятать зубы, она иногда даже помещала себе в рот шелковый надушенный платок. Также, желая казаться выше ростом и следуя итальянской моде, королева заказала своему сапожнику Питеру Джонсону первые (во всяком случае, зафиксированные в исторических документах) туфли на высоком каблуке, который предположительно был сделан из дерева[891].

Знаменитый цвет кожи оттенка слоновой кости достигался тем, что три раза в неделю служанки омывали ей лицо специальной жидкостью из яичного белка, раствора квасцов, борной соли, камфорного масла, лимонного сока, семян и экстракта опийного мака, смешанных в родниковой воде. Мази, поддерживающие миф о первозданной свежести ее кожи, содержали белила, уксус, скипидар и ртуть. Губам и щекам придавали красный цвет с помощью кошенили или вермильона. Некоторые из этих добавок были ядовиты и едки: так, в белилах чаще всего содержался свинец, в состав вермильона входила ртуть. Некоторые виды квасцов сильно раздражали кожу и слизистую оболочку. Используемые в течение многих лет, все эти вещества были причиной аллергических реакций, кожных заболеваний, проблем с памятью и нарушений сенсорного восприятия[892].

Старела королева, не молодел и Бёрли. В 1589 году умерла его любимая жена Милдред, с которой он прожил душа в душу более сорока лет, и здоровье престарелого советника было безвозвратно подорвано. Ему должно было вот-вот исполниться семьдесят пять лет, и сторонники графа Эссекса уже посмеивались у него за спиной. Его руки и ноги ныли от артрита. Иногда мучения были столь невыносимыми, что Бёрли буквально кричал от боли[893]. Он уже с трудом работал — руки тряслись, а нормально видеть он мог только с помощью очков. Ум его сохранял остроту, однако тело требовало постоянного отдыха[894]. «Боли мои столь сильны, что ночами я почти не сплю, — жаловался он сыну Роберту. — Вскоре я не смогу читать то, что написал, ибо не могу склонить головы к бумаге»[895].

Слабели и его помощники. Сэр Томас Хинедж, которого королева, несмотря на его больные почки, назначила канцлером герцогства Ланкастерского, выглядел откровенно плохо, а через полтора года после назначения слег от инсульта[896]. Лорд Хансдон, старший из здравствующих родственников королевы, тоже мучился от артрита. При этом он отважно продолжал исполнять обязанности лорд-камергера. Впрочем, весь старый уклад трещал по всем швам.

Ответом Елизаветы на вести из Шотландии о рождении наследника стало гробовое молчание. Яков, естественно, попросил ее стать младенцу крестной, а самого младенца назвал в честь отца и деда Елизаветы — Генрихом, чем еще раз подтвердил свое намерение стать ее преемником на английском престоле. Тем не менее на официальное приглашение королева ответить не соизволила[897]. Продолжая злиться на его неспособность обуздать Хантли, она решила не нарушать своего распорядка ради поездки в Шотландию на крестины. Не сообщила она и имя того, кто будет присутствовать на мероприятии вместо нее.

Зато она постепенно продолжала дело, начатое два года назад, а именно — оказывала поддержку заклятому врагу Якова — Фрэнсису Стюарту, графу Ботвеллу, которым она хотела заменить ненавистного Хантли. Протестант по вероисповеданию, племянник третьего мужа Марии Стюарт, смутьян, известный своей жестокостью и темными делишками, Ботвелл любил прибегать к давней шотландской традиции, в соответствии с которой любой дворянин мог в любое время дня и ночи без предупреждения войти в покои короля для обсуждения важных государственных вопросов. И это притом, что несколько раз Яков порывался засадить его за решетку[898]. Так, через два дня после Рождества 1591 года Ботвелл пытался «взять приступом» резиденцию Якова и Анны и даже разжег костер, чтобы выкурить оттуда короля, а затем выбил дверь молотом. В тот вечер, преследуя графа на коне, Яков упал в холодную реку и чуть не утонул[899]. Не меньшую известность получил случай, произошедший в июле 1593 года, когда Ботвелл с мечом в руках не один час доказывал королю, что должен сменить Хантли у кормила власти. Любопытно, что в тот день он прибыл в Холируд в поздний час и, ворвавшись в опочивальню Якова, застал его сидящим на стульчаке[900].

Весной 1594 года Елизавета приказала своим агентам в Шотландии давать Ботвеллу деньги на то, чтобы тот открыто противостоял Хантли. В ответ Яков заявил, что намеревается подвергнуть графа преследованию и объявить вне закона. С помощью отряда численностью 2400 солдат Яков попытался устроить Ботвеллу засаду, но не зря шотландский агент Бёрли остроумно прозвал графа Робин Гудом за умение исчезать в лесах. Засада Якову не удалась, поскольку он не сумел правильно выстроить нападение. Впрочем, Ботвеллу оставалось недолго выполнять функции джокера в англо-шотландских отношениях[901]. С одной стороны, Хантли и его сторонники пригласили графа Ботвелла перейти на их сторону, с другой — он был во всеуслышание отлучен от протестантской церкви (на то основания были), и королеве ничего не оставалось, как отступить: она вновь объявила о своей поддержке Якова и на крестины его наследника в Стерлинг отправила графа Сассекса, юного красавца и протеже Эссекса. И, когда на радостях Яков предложил одинаково наказать и Хантли, и Ботвелла, Елизавета возражать не стала — скандальный шотландский дворянин был ей больше не нужен[902].