Книга Горький пепел - Ирина Котова

Принц-консорт кивнул, открывая дверь в зал и пропуская Тандаджи вперед.

– Спасибо за оперативность, Майло, – проговорил он, и тидусс с каменным лицом едва заметно пожал плечами: мол, работа такая.

Люди, собравшиеся на совещание, привыкли к ночным побудкам и необходимости принимать срочные решения. Сейчас был как раз такой случай. Байдек кивнул Игорю Стрелковскому, поздоровался за руку с министром обороны и генералами, сел на свое место за стол. Пахло кофе – секретарь быстро организовал всем ранний завтрак.

– Чтобы не терять людей, вывели гарнизон из Чернолесья, – докладывал один из генералов, – к Уго́рью. Там, как вы знаете, последние недели армия окапывается и накапливает силы для наступления. Войска полностью укомплектованы оружием и артиллерией, наши военные производства вышли на максимальную мощность. По соотношению сил мы способны опрокинуть атаку иномирян и заставить отступать уже их.

– Если только к ним не подойдет подкрепление из Инляндии через Дармоншир, – сухо сказал министр обороны. – Это очень вероятно. По прогнозам наших аналитиков, форты захватят в течение суток. От командующего дармонширской армией полковника Майлза три часа назад поступила просьба о срочной помощи. Мы ответили, что пока подмогу отправить не имеем возможности. Нельзя ослаблять Угорский капкан, иначе все приготовления зря. Но и помочь дармонширцам необходимо. В противном случае наше наступление закончится, не начавшись, и в клещи с двух сторон возьмут уже нас.

– Скоро к ним прибудут берманские эшелоны? – обратился Байдек к министру транспорта, думая о том, что нужно еще связаться с Мариной и предложить ей с родней выехать в Иоаннесбург. Лорд Дармоншир это точно бы поддержал.

– В течение двух суток, ваше высочество, – ответил министр. Принц-консорт поморщился.

– Есть возможность ускорить их продвижение?

– Ваше высочество, составы из Бермонта и так имеют приоритет перед всеми остальными поездами, – покачал головой его собеседник. – Идут они на максимальной скорости, разрешенной для транспортировки боеприпасов и артиллерийских орудий. Ускорение продвижения эшелонов будет опасно как для берманских полков, так и для наших граждан. Там больше сотни орудий, четыре состава со снарядами и оружием. Рискованно ускорять.

– Понятно, – проговорил Байдек тяжело. – Держите нас в курсе, Андрей Львович. Геннадий Иванович, – он посмотрел на министра обороны, – что будем делать?

В двери проскользнул один из помощников Стрелковского, положил перед ним бумаги, что-то шепнул на ухо. Игорь Иванович взял их в руки, начал быстро просматривать.

– Дармоншир не спасешь парой полков, – сухо ответил Лосев. – Герцогство и так на удивление долго продержалось, но личный состав там уничтожен почти наполовину. Если отправлять к ним подкрепление из Центра – это те же несколько суток на переброску. Придется брать двадцать тысяч пехоты и около сотни орудий из Угорского армейского формирования. Их мы сможем перевести за ночь. Но, повторю, этим мы создадим огромную брешь в нашей обороне.

– Нам некуда деваться, Геннадий Иванович, – проговорил Байдек, и министр обороны хмуро глотнул кофе.

– Согласен. Распоряжусь, – неохотно отозвался он. – Теперь к ситуации на Севере. Выслушаем доклад генерала Ло́джеча.

– Коллеги, – Стрелковский поднял глаза от бумаг, – я прошу две минуты вашего внимания. У меня в руках запрос от Эмиратов. Ваше высочество, вы говорили, что была договоренность с эмиром Тайтаны. Он предлагал военную помощь от всех эмиров Мане́зии.

– Совершенно верно, – кивнул Байдек.

– Их эскадра подошла к нашей морской границе и ждет разрешения на высадку. Они готовы сразу выдвинуться к Угорью и поступить в распоряжение армейского командования.

* * *

«Пойдем со мной».

Огонь в огне лениво ворочается, меняется, мечется, смотрит тысячей глаз, обнимает тысячей жарких потоков. Гигантская фигура в алой и золотой тьме светится золотом, как и ты сама, и ты зависаешь перед ней в эйфории, чувствуя, как струятся сквозь тело потоки первородной стихии.

Дошла.

Ты целую вечность двигалась вниз, в раскаленные недра Туры, почти потеряв себя. Забыв, как пахнут твои дети. Как ярки цветы летом, как сладок поцелуй мужа и крепки его руки, как ощущаются ток воды и земля под ногами, как овевает лицо ветер. Много раз переходя от отчаяния к яростной решимости и обратно, задыхаясь от одиночества и страха умереть, ты все-таки здесь.

«Маленькая огонек. Смертная дочь Отца. Ты пришла».

Голос огня – как вибрация, что сотрясает тело, заставляет распадаться на частицы и вновь собираться. Голос огня – как ласковое поглаживание матери. Как объятия отца, которого ты почти не знала.

«Ты звал, и я не смогла не прийти. Но мне страшно здесь. Так страшно».

«Не бойся, – рокочет он ласково. – Здесь нет тебе зла».

Ты сама растворена в огне, потеряна во времени и пространстве. И тело – золотое пламя, и мысли – алые всполохи энергии.

«Зачем ты звал?»

Алое марево волнуется, скручивая чудовищным давлением и снова отпуская. Тягучая стихия, опасная, горячая. Столько силы, что не выдержать. И все же ты выдержала. Спустилась вниз, в пылающую плотную тьму, ощущаемую алой и золотой, нашла того, кто звал, кто может помочь.

«Я слабею. Всё вокруг слабеет. Без тебя мне не выбраться наверх, огонек».

«Что мне сделать?»

Огромный пламенный зверь облетает ее – огонь в огне, сжатая живая стихия в бушующей стихии.

«У тебя вкусная кровь».

«Я дам тебе столько крови, сколько захочешь».

«Не обещай так! – вдруг буйно ревет пламя, ощериваясь тысячами оскалов. – Не искушай взять твою жизнь!»

«Но ты же не возьмешь?»

Зверь взмахивает гигантскими крыльями, и ты вдруг понимаешь, как он одинок. Ты никак не можешь понять, на кого он похож, потому что облик его постоянно меняется.

«Ты первая, кто пришел сюда, ко мне. Я бы хотел, чтобы ты осталась».

«Мне тут тяжело, – объясняешь ты, разводя пылающими золотом руками. – Я слишком слаба для такой глубины».

Пламя тяжело вздыхает. Пламя плачет горючими жаркими слезами – и ты протягиваешь руку и гладишь его морду, похожую сейчас на морду гигантского быка с огненной гривой. Одна ноздря этого быка больше тебя в десятки раз.

«Я знаю, маленькая огонек».

«У меня наверху дом и семья. Дети. Я скучаю по ним».

«Я не заберу тебя, – вибрирует стихия. – Не бойся. Здесь нет тебе зла».

Он снова тих, величественен и спокоен – изменчивое пламя, быстро гневающееся и быстро остывающее, стихия, жестокая и нежная, как дитя. Огненная грива струится в золотой тьме на сотни километров, белые глаза его печальны и любопытны, как у оставленного родителями ребенка. И материнская душа не выдерживает.