Книга Война за «Асгард» - Кирилл Бенедиктов

Старый умник Адам Сноуфилд сказал однажды, что фирменный стиль Агентства можно определить как хронотопический эклектизм. Деймон Джилз потребовал с него десять евро в общую кассу, но Сноуфилд объяснил, что имел в виду всего лишь высокотехнологичное оборудование, противоестественным образом втиснутое в викторианские интерьеры Веллингтонских казарм. Кое-где такой эклектизм не слишком бросался в глаза – как, например, в случае с терминалом, вмонтированным в чиппендейловскую конторку миссис Форрестхилл. Однако кабинет Визиря был местом, где уши хронотопического эклектизма торчали из всех мало-мальски заметных щелей.

Больше всего кабинет походил на студию крупной телекомпании. Эллиптически изогнутый стол директора Агентства располагался на возвышении, к которому полагалось идти по голографической дорожке, мерцающей благородным темно-вишневым цветом. Умная дорожка, оснащенная невероятным количеством датчиков, считывала основные физические и психические параметры вошедшего и передавала информацию виртуальному секретарю хозяина кабинета. Ни один человек, ступивший на такую дорожку с преступными замыслами, не продвинулся бы дальше чем на два фута. Справа и слева от дорожки стояли высокие полупрозрачные кресла модной в последние пять лет модели «все в одном» – при необходимости такие седалища могли вырастить из себя небольшой стол, а также снабжались полным комплектом офисной аппаратуры. Над возвышением висела огромная голубоватая сфера – мультидисплейный терминал связи, предназначенный для проведения видеоконференций.

Весь этот суперсовременный антураж размещался в мрачноватом зале, использовавшемся в былые годы для фехтовальных тренировок господ гвардейцев. Стены и потолок, разумеется, очень тщательно отреставрировали, но общий архитектурный стиль остался тем же, что и двести лет назад. Кроме того, на стенах кабинета через небольшие промежутки висели портреты.

Настоящие, классической школы портреты – темные, в массивных золоченых рамах с вычурными завитками. Изображены на них были выдающиеся сыны Британии, в разное время отвечавшие за ее безопасность. Суровый Фрэнсис Уолсингам, блестящий генерал Джон Черчилль Мальборо, скромный адвокат Джон Терло, высокомерный Роберт Пиль... Даже неплохо разбиравшийся в английской истории Ки-Брас не мог с уверенностью назвать всех поименно. При этом последний портрет занял свое место на стене явно задолго до начала Второй мировой войны – по-видимому, позже традиция писать парадные портреты государственных деятелей понемногу сошла на нет.

«А старик неплохо смотрелся бы в компании этих динозавров, – в который раз подумал Джеймс, приближаясь по мерцающей винным цветом дорожке к серебристому столу директора. – Породистый профиль, тройной подбородок, густые брови... разве что бакенбардов не хватает».

Эдвин Рочестер, девятый граф Корнуолл, пока не обращал на него особенного внимания. Голубая полусфера над его головой переливалась мягким радужным светом – директор Агентства с кем-то беседовал. За противоположным концом стола сидел высокий, худой и стройный молодой человек в безупречном костюме-тройке от Харпера и Мосли – Гарольд Статхэм-Пэлтроу из Департамента внешних связей.

Ки-Брас остановился в пяти шагах от возвышения – так, чтобы не попасть в поле зрения объективов и не мешать видеоконференции. Зашел за спинку одного из полупрозрачных кресел и оперся на нее локтями – вполне естественный жест для только что вернувшегося из сложной командировки и смертельно уставшего оперативника.

Свет, струящийся из-под голубоватой полусферы, стал немного тусклее – видимо, собеседник отключил связь. Визирь плавно развернул свое кресло и кивнул Ки-Брасу.

– Привет, Джеймс, мне сказали, что ты вернулся. Ты очень кстати. Поднимайся, примешь участие в беседе.

Ки-Брас поднялся на возвышение, которое на жаргоне Агентства называлось «капитанским мостиком», и прошел сквозь радужный занавес. Сэр Эдвин небрежным жестом указал ему на кресло.

– Присаживайся. Мы с Гарольдом как раз собирались с тобой кое-что обсудить.

Гарольд Статхэм-Пэлтроу принадлежал к тому сорту людей, которых Джеймс определял как самовлюбленных ничтожеств, а Деймон Джилз в простоте своей называл понтярщиками. В активе этого тридцатитрехлетнего красавца с чеканным римским профилем и смоляными саксонскими кудрями значились пятнадцать поколений предков, принадлежавших к самым знатным родам Британии, а также безупречная генетическая карта. Статхэм-Пэлтроу умел обворожительно улыбаться и произносить бессмысленные, но абсолютно необходимые в любом светском разговоре полуфразы, что-нибудь типа: «Видишь ли, старина...», «Полностью с тобой согласен, дружище, но...», «Как говорил мне давеча герцог Мальборо...» – и все это с таким выражением лица, что Сократ, учивший мудрости в Садах Академии, рядом с ним показался бы просто валяющим дурака комедиантом. Эти редкостные способности, выделявшие Гарольда Статхэма-Пэлтроу из серой массы грубоватых и тяжелых в общении сотрудников Агентства, стали своего рода реактивными двигателями его карьеры. Сэр Эдвин Рочестер, назначенный директором Агентства в результате сложной многоходовой интриги в Комиссии ЕС и правительстве Ее Величества Елизаветы III, сразу же обратил внимание на приятного молодого дипломата, подвизавшегося на вторых ролях в Департаменте внешних связей, безошибочно признав в нем человека своего круга. Не прошло и трех лет, как Гарольд стал начальником одного из отделов, а затем и заместителем директора Департамента. В круг его обязанностей, насколько знал Джеймс, входили контакты с национальными спецслужбами, такими, как Министерство безопасности Североамериканской Федерации, Аналитический Институт Великого Израиля и Информационно-исследовательское бюро Корпоративной Японской Империи. В определенном смысле Статхэм-Пэлтроу оказался на своем месте – он постоянно общался с иностранными коллегами, ездил на какие-то совещания и без устали трепал языком. Выигрывало ли от этого Агентство – бог весть, но Джеймс давным-давно решил для себя, что война с терроризмом ничем не отличается от настоящей войны – дело делают солдаты и боевые офицеры, а штабные шаркуны, хоть и едят даром свой хлеб, неизбежны, словно корабельные крысы.

– Привет, Джеймс, старина, – сказал Гарольд, приветствуя его обворожительной улыбкой. – Говорят, ты сегодня вернулся из Кореи?

– На вашем месте, босс, я бы издал приказ о смертной казни за болтовню, – хмуро заметил Джеймс, проигнорировав его приветствие. – Кого ни встретишь, все знают, куда и зачем я ездил.

Визирь с важным видом поднял указательный палец.

– Гарольда поставил в известность я сам. Какие новости от нашего китайского друга?

Меньше всего Ки-Брасу хотелось рассказывать об этом при Статхэме-Пэлтроу, но выбора ему не оставили.

– Продавец Дождя сдал нам цепочку наркоторговцев, переправляющих товар из района «золотого треугольника» прямо в зону Ближнего периметра. Есть веские основания предполагать, что этот канал используется людьми Подполья для подготовки крупномасштабной диверсии...

Ему не понравился взгляд Рочестера – слишком благодушный, слишком ироничный. Слишком неадекватный ситуации.